Верные сердца

Катя с отцом ездили на дачу всю осень, каждые выходные, пока позволяла погода и дороги. Катя сама выбрала в зоомагазине ошейник, к нему прикрепили брелок с гравировкой «ДЖЕК».

Девочка целыми днями занималась с Джеком дрессировкой, обоим это доставляло огромное удовольствие, ведь он понимал ее с полуслова, с одного взгляда. Но время шло, расставание неумолимо приближалось.

Как-то в воскресенье Митрофаныч заявил:

– Все, на следующей неделе не приезжайте. Да и не проехать будет – снег, вон, обещают. Мы с Джеком в деревню уйдем, он уж знает, водил я его на неделе. Здорово он на поводке ходит, надрессированный! – восхищался дед. – Я уж ему и будку сколотил… Но в стужу-то в избу пущу, а как же… Короче, прощайтеся… до весны…

Сказав это, Митрофаныч тяжело вздохнул, глаза его заблестели, он развернулся и быстро пошел к своей сторожке.

Истерик Катя не устраивала, у нее была вся зима впереди, чтобы лить слезы. Она просто хотела побыть со своей собакой. Еще один вечер. Они сидели на своей поляне, прижавшись друг к другу, такие притихшие и умиротворенные в лучах заходящего солнца.

Было холодно, Катя грела руки в густой рыжей шерсти и шептала Джеку на ухо:

– Надо подождать, надо потерпеть, мой хороший! А потом мы снова встретимся, обязательно… Весной ты будешь ждать меня на этой поляне, я приеду, и мы опять будем вместе. Обещаю!

Джек внимательно слушал свою хозяйку. Он чувствовал – что-то не так. Они прощались каждый вечер, иногда до завтра, иногда на долгих пять дней, но никогда еще это не было так… тревожно.

Смеркалось, Катя слышала, как сигналит отец, уже сидя в заведенной машине. Она встала, поцеловала Джека в нос и, как всегда, запретила бежать за ней.

Она уходила, собака сидела не шелохнувшись, не сводя глаз с удаляющейся фигурки. И только сердце ухало в груди, с каждым ударом то подпрыгивая к горлу, то проваливаясь в омут какой-то неизбывной тоски.

Машина выехала из дачного поселка, и Митрофаныч, закрывая ворота, вдруг замер – в холодной звенящей тишине раздался вой, в котором слышались боль, плач и трагедия оставленной собаки…

Часть 3

Когда все стихло, Митрофаныч позвал собаку. Через некоторое время Джек прибежал, но от еды отказался.

– Переживаешь, бедолага… Оно и понятно. – Старик пристегнул пса на поводок и потянул в сторожку: – Пошли, со мной переночуешь, а утром в деревню пойдем.

Утром Джек, конечно, хотел умчаться на поляну, но Митрофаныч с поводка не спустил, строго скомандовал «Рядом!», и они пошли.

Сторожа уважали все дачные собаки, и Джек не был исключением, к тому же в деревню с Митрофанычем они уже ходили, а потом вернулись. Джек послушно пошел.

На новом месте его ждала теплая конура, личная миска и… цепь!

– Ты не серчай, рыжий, – приговаривал Митрофаныч, пристегивая пса, – это на первое время, пока привыкаешь. А то ведь знаю тебя – удерешь!

Первые несколько дней Джек скулил, причем по утрам, когда его непреодолимо тянуло бежать со всех ног на знакомую поляну. И ждать, ждать, ждать.

Но он был щенком-подростком и быстро привык к конуре, ограниченному пространству и теплой похлебке два раза в день. Он отлично охранял двор, не заливаясь, однако, пустым лаем, как деревенские собаки. Только глухо рычал, если кто чужой приближался к воротам.

Митрофаныч частенько возился во дворе. Проходя мимо пса, останавливался, ласково трепал загривок и чесал за ушами. Джек замирал и щурился от удовольствия, а после принимался бегать и прыгать, насколько позволяла цепь.

Через месяц Митрофаныч решил, что Джек уже привык к новому дому и можно дать псу побегать. Но как только щелкнул карабин цепи и Джек понял, что свободен, он тут же вскарабкался на поленницу, а с нее легко перемахнул через забор и был таков!

Поздно вечером он вернулся, был накормлен и пристегнут на цепь.

– Ну что, сбегал, проверил? – ворчал Митрофаныч. – Нет ее там, я знаю… Ну а ты подежурил на поляне-то, так полегчало тебе? Э-эх, это надо же… Она тоже про тебя помнит, не сомневайся!

До дачного поселка было пять километров, и раз в неделю Митрофаныч отпускал Джека сбегать подежурить на поляне, к вечеру пес возвращался. Но потом ударили морозы, навалили сугробы, и «увольнительные» прекратились.

Вечерами старик заводил Джека в избу, и тот дремал возле печки, слушая монотонные рассказы о былых временах…

Так почти прошла зима. И в один из февральских вечеров, когда от вьюги дрожали стекла и страшно выло в трубе, очередной рассказ старика вдруг прервался на полуслове, а чашка с чаем упала на пол.

Джек встревоженно подскочил к Митрофанычу и ткнулся носом в его ладонь, тот застонал.

Дальше Джек действовал по непонятному ему инстинкту, но четко и уверенно. Он с разбегу бросился на дверь, ударив передними лапами рядом с ручкой – она закрывалась плотно, но благо старик еще не задвинул щеколду!

Несколько таких толчков, и дверь распахнулась, впустив в натопленную избу холодный свежий воздух. А Джек, взобравшись на поленницу во дворе, поднял такой лай, что переполошил соседей. Услышав его, они заподозрили неладное, ведь пес практически не лаял, а тут…