Полиция на время оставила в покое Ханако Исии, но интерес к Зорге не утратила. В этом Ханако Исии убедилась в декабре 1938 г., случайно увидев того же самого агента вблизи домика, где проживал Рихард. А в мае 1939 г., после того как Зорге выехал в Шанхай и Гонконг, Ханако Исии снова навестил тот же агент. На этот раз его интересовало, куда уехал Зорге и надолго ли»[793]
.«Летом 1941 г., — вспоминает Ханако Исии, — над Зорге начали сгущаться тучи. В июле меня вызвали на допрос в полицию и пытались заставить следить за Рихардом, уносить остающуюся после его работы копировальную бумагу, докладывать о всех его выездах. Я, конечно, наотрез отказалась. Жандарм, который вел допрос, попытался запугать меня, заявив, что они сделают так, что Зорге сам откажется от встреч со мной. Но я ему не верила: не такой был человек Рихард, чтобы поддаться на провокацию. Когда меня наконец отпустили, потребовав ничего не говорить Зорге, я поспешила домой и, разумеется, все до малейших подробностей рассказала Рихарду. Он, кажется, не особенно удивился моим новостям. Впрочем, это было до некоторой степени понятно: в довоенной Японии все женщины, имевшие знакомых иностранцев, были на учете в полиции и время от времени вызывались на допросы. Зорге весело рассмеялся и посоветовал в следующий раз, когда заявится жандарм, направить его к нему, он сам расскажет ему о своей работе.
Однако визиты жандармов участились. Они приходили, как правило, в отсутствие Рихарда (видимо, слежка за ним велась уже по всем правилам), подолгу расспрашивали о его делах: куда он ездит, кто к нему приходит, чем занят вечерами. Я, как умела, отводила подозрения шпиков. Но тревога, поселившаяся в сердце, уже не покидала меня.
В августе 1941 г. меня снова вызвали в полицию и потребовали, чтобы я ушла от Зорге. Я, конечно, отказалась. Когда об этом узнал Рихард, он очень возмутился. Я впервые видела его таким разгневанным. В тот же час он хотел послать телеграмму в Берлин, но, успокоившись и подумав, предложил мне уехать в Шанхай, обещая вскоре закончить свои дела в Токио и перебраться туда же. Однако мне не удалось получить паспорт»[794]
.В 1941 г. полицейская слежка продолжается и делается все более интенсивной. Из «Отчета и объяснений по моей нелегальной деятельности в пользу СССР» от 1946 г. Клаузена: «До последних месяцев перед нашим арестом я не мог сказать, чтобы что-нибудь вызывало подозрение. Только за два месяца перед арестом переодетые полицейские из ТОРИДЗАКА (полицейское управление АОЯМА) приходили чаще обычного ко мне в дом. Несколько раз они не заставали меня дома, но мне сообщила об этом жена. Я сказал РИХАРДУ. РИХАРД, сказал, что этот же полицейский приходил и к нему, а также в дома других иностранцев. Этот полицейский спросил у меня фотографию, так как якобы фотография, которая была у них, была испорчена чернилами. Я и об этом сказал РИХАРДУ, но мы решили, что в этом нет ничего подозрительного. Этот же полицейский просил у РИХАРДА его машинку, так как якобы хотел что-то напечатать. РИХАРД не дал машинку, но предложил принести то, что он хотел напечатать, но он не принес…
РИХАРД последние месяцы перед арестом болел, у него было плохо с сердцем. Я часто бывал у него и помогал ему. Он лежал в постели и диктовал мне телеграммы, которые я должен был отправить. Немецкий посол часто посылал к нему девушку, которая должна была ухаживать за ним. Это было, конечно, для нас невыгодно, но отказаться было нельзя. Дважды немецкий посол ОТТ приходил к нему, когда у него был я. Он спросил у меня: “Что Вы думаете насчет отправки ЗОРГЕ в госпиталь, мистер КЛАУЗЕН?” — “Это было бы лучше всего”, — ответил я ему. Однажды, когда пришел ОТТ, у ЗОРГЕ был ДЖО (Мияги. —
Из отчета Анны Клаузен 1946 г.: «Последние три недели до нашего ареста к нам стал часто приходить полицейский АОЯМА (из полицейского управления Аояма. —