«Верный Вам Рамзай». Книга 2. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1939-1941 годы

Прокурор Ёсикава подробно расследовал вопрос об информации, полученной Зорге от Одзаки и Мияги. Часть времени прокурор полностью посвятил вопросу о политической деятельности Зорге — другими словами, он старался узнать, насколько Зоре мог влиять на мнение германского посольства. «Задал Ёсикава и вопрос, имеющий особое значение для Японии: “Какие политические действия вы предприняли, чтобы в 1941 году через Одзаки оказывать влияние на круг Коноэ после начала советско-германских боевых действий?”

Зорге ответил, что он сказал Одзаки, чье мнение совпадало с его собственным, что Советский Союз не представляет угрозы для Японии и что политические и экономические интересы Японии лежат не на севере, а на юге. “Для Японии, конечно же, куда прибыльнее заполучить олово и каучук на юге, нежели вести тяжелую кампанию в Сибири”.

Именно такого ответа от него и ждали. Однако вопрос о влиянии, которое Одзаки и даже сам Зорге — через Одзаки — пусть косвенно, но оказывали на Коноэ, был тем вопросом, от слишком пристального расследования которого прокуроры старались воздерживаться, не горя желанием копаться в нем»[850]. Одзаки не был близок к Коноэ, но дружил со многими друзьями принца.

Прокурор, допрашивавший Одзаки, сделал следующее заявление: «Особые отношения Зорге с послом Оттом, связь Одзаки с премьер-министром Коноэ и другими, социальное положение обвиняемых и прочие подобные соображения давали все основания предполагать, что подсудимые занимались политической деятельностью, и в ходе нашего расследования мы обнаружили многочисленные доказательства этого. И Зорге, и Одзаки признались, что после начала русско-германской войны, когда удар на север, казалось, был неминуем, они предприняли политические действия с целью повернуть энергию Японии на юг, против Англии и Соединенных Штатов.

К тому времени, когда мы расследовали этот политический заговор, началась Тихоокеанская война, и мы опасались копать слишком глубоко, чтобы не доказать вдруг, что война эта была спровоцирована коммунистами — открытие, которое могло бы привести к внутреннему конфликту в стране. Мы намеренно воздерживались от дотошного расследования, и, как следствие, показания обвиняемых по этому делу были далеко не исчерпывающими»[851]

.

Редактор «Дела Зорге», собрания японских документов в трех томах, вышедших в 1962 г. (четвертый том был опубликован только в 1971 г.), высказал мнение, что прокуроры избегали глубоко зондировать вопрос о влиянии чисто политического характера, которое оказывали Зорге и Одзаки. Поскольку, если бы этот вопрос был тщательно расследован, «японские руководители попали бы в весьма неловкое положение».

«Это выглядело бы так, словно их “Святая война” была спланирована и направлялась коммунистами, и было предпринято все возможное, чтобы не касаться ни круга Коноэ, ни армии и флота. Никого из людей, связанных с армией и флотом, не затронуло это дело (т. е. не допрашивали в качестве свидетелей), поскольку главных исполнителей драмы под названием “Святая война” нельзя было привлечь к допросам».

Однако к тому времени, когда японское “наступление на юг”, похоже, вполне оправдалось своими первоначальными успехами, прокуроры еще не интересовались этим вопросом — какими бы ни стали их взгляды после войны»[852].

Во время следствия Клаузен с готовностью демонстрирует свое «перерождение», отрекаясь от прежних идейно-политических убеждений. По просьбе прокурора он написал на английском языке несколько тематических записок. Одна из них называлась «Что я чувствую сегодня». Вот несколько отрывков из нее: «Я не могу оправдать свои неблаговидные действия против Японии. Да и отношение ко мне здесь [в тюрьме] слишком хорошее. Я приму любое наказание, которое назначит мне японское правительство. Я понял, что совершил ошибку, когда приехал в страну в качестве шпиона. И это потому, что я до сих пор не встречал такого патриотизма, как в этой стране. Я понял также, что этой стране не нужен коммунизм, потому что люди могут быть счастливы и без него…

За время моей работы мое мышление изменилось…

Когда я по приказу приехал в эту страну из Москвы для работы шпионом, я желал работать ради идей коммунизма. Я был уверен, что могу выполнить свою работу, так как готов был делать что угодно и когда угодно. Поэтому я считал, что наша работа завершится успехом. И мне казалось, что первые годы наша работа в Японии шла успешно. Однако позже, когда Германия и Япония набрали силу, моя уверенность в успешной работе стала ослабевать. В прошлом [1941] году у меня не осталось никакой уверенности в успехе работы и я забросил»[853].

Записка Клаузена очень напоминает заявления некоторых японских коммунистов, которых «перевоспитывали» в ходе следствия и в последующем в тюрьмах и заставляли писать отказы от коммунистических убеждений.