Версаль. Мечта короля

– Удивительно. Но ведь кому-то выгодно занять место Генриетты. Наверное, ее соперница знала что-то такое, чего не знаем мы.

В глазах Атенаис мелькнул страх. Через мгновение его уже не было.

– Какой нелепый слух, – сказала она, откидывая волосы на плечо. – Мне думается, Генриетта – лишь косвенная жертва. Основной удар предназначался королю. Немало знати стремились погубить его величество. И сейчас короля волнует вопрос: кто из вас готовит ему очередную пакость?

Крики Генриетты становились все пронзительнее и невыносимее. Они были слышны даже в Салоне Войны, и каждый, словно кинжалом, ранил сердце Людовика. Гвардейцы у дверей оторопело переглядывались, украдкой посматривая на короля. Людовик расхаживал по кабинету, садился, пытался что-то читать, но затем снова вскакивал. Он подходил к окну, всматривался, потом отворачивался и опять начинал ходить взад-вперед. Людовик не сразу заметил вошедшего Филиппа. Брат внимательно смотрел на него.

– Она знала, чтó надо делать, и сделала это по доброй воле, – сказал Людовик.

– Потому что это был твой приказ.

– Потому что она была рождена для этого.

– Потому что она любит тебя, – подавляя слезы, возразил Филипп.

Правда заставила короля содрогнуться, но он быстро овладел собой:

– Если у нас не будет союза с англичанами, нечего и думать о войне с Голландией. Ты не разбираешься в политике. Не знаешь принципов выживания государства.

– Брат, ты меня не слышишь, – печально вздохнул Филипп.

– Государство сродни человеку, – продолжал король. – А человек либо утверждает себя над другими, либо подчиняется чужой воле. У нас только две возможности: укреплять величие Франции или оказаться навозом для удобрения полей наших врагов. Или – или, а третьего не дано.

– Твоими действиями двигала гордость, – с упреком произнес Филипп. – Я рисковал жизнью ради твоего тщеславия, ради приданого твоей жены.

– Я действовал в интересах Франции, поскольку Франция – это я. Без меня страна сгинет в распрях знати. Музыка, танцы, искусство, мода, красота, – рука Людовика указала на панораму зимних садов за окном, – все это обладает силой, меняющей страну и народ изнутри. Все это проникает в умы и сердца людей, делая их нашими союзниками. Мы не в состоянии завоевать весь мир, но мы можем заставить мир считать Францию его центром. И поверь, брат, когда-нибудь так и будет. Цена, которую мы платим сейчас, окупится сторицей.

– Цена?

– Представь, что ты выучил музыкальную пьесу; так выучил, что можешь играть на память. Если даже сгорят ноты, тебя это не смутит, и ты спокойно выступишь перед внушительной аудиторией. Люди, слушающие тебя, тоже запомнят пьесу и будут ее исполнять перед другими слушателями. И так до бесконечности. Музыка, которую мы творим сейчас, будет звучать вечно.

Филипп бросился на брата, но Людовик оттолкнул его. Филипп бросился снова. В это время вновь раздался крик Генриетты.

– Вот она – твоя музыка, брат! – крикнул он.

К братьям уже спешил Бонтан.

– Она вас зовет…

– Сейчас иду! – отозвался Филипп.

Бонтан покачал головой и посмотрел на Людовика:

– Она зовет его величество. Одного.

Слова первого камердинера лишь усилили злость Филиппа. Он даже отвернулся. Бонтан подошел к королю.

– Яд, – прошептал он.

– Мои подозрения подтвердились, – вздохнул Людовик.

У двери короля ждали Лувуа и Кольбер.

– При дворе еще остались английские дипломаты?

– Нет, ваше величество, – ответил Кольбер. – Сэр Томас Армстронг находится в Париже. А Трокмортона Карл задержал в Англии.

Людовик стиснул зубы.

– К вечеру весть о болезни Генриетты достигнет Парижа. На следующее утро об этом узнает сэр Армстронг, а еще через день будут знать в Лондоне. Едва Карл услышит, что во Франции отравили его любимую сестру, он через считаные часы объявит нам войну.

– Войну, обреченную на поражение, – сказал Лувуа.

– Ваше величество, помимо войны… если Филипп потеряет супругу, ваши противники могут воспользоваться этим и испытать крепость вашей власти.

– Каким образом?

– Присутствие Генриетты укрепляет ваше положение, сдерживает властные амбиции вашего брата и придает ясность в наших отношениях с Англией. Как ни печально, но если Генриетта не выздоровеет, это ослабит ваши позиции повсюду.

Король молча согласился с правотой слов Кольбера. Мельком взглянув на Филиппа, он поспешил к себе в спальню. Дыхание Генриетты было сбивчивым, но боль на время отступила, и она уснула.

Ком грязи, брошенный Фабьеном, ударился о противоположную стену пыточной комнаты. Мутный ручеек пополз вниз, но основная часть комка прилипла к стене. «Вода стечет, дерьмо останется, – подумал он. – Старая поговорка и очень меткая». Он повернулся к Монкуру. Придворный сидел посередине, на узком стуле. Фабьен вспомнил, как допрашивал фрейлин и служанок Генриетты. Тогда страх так и плавал в воздухе. А Монкур, похоже, совсем его не боялся.

– Мадам де Клермон призналась в существовании заговора против короля, – глухим, угрожающим голосом произнес Фабьен. – Она назвала имена всех своих сообщников.

– Я почти не был знаком с этой женщиной.

– Но знали о ее злонамеренных замыслах.