Версаль под хохлому

Я предостерегающе кашлянула, но Гуськова не обратила на мой знак ни малейшего внимания.

– Кто его весь выпил? – взвизгнула Жанна.

Алиса втянула голову в плечи.

– Извини, случайно получилось. Мальчику не выдали зарплату, у нас деньги закончились. Я всего-то пару ложечек в кружку насыпала.

Жанна уперла кулаки в бедра.

– Отлично. У меня что, бесплатная столовая?

– Н-нет, – прошептала Алиса.

Гуськова распахнула холодильник.

– Пусто. Ни-че-го! Когда я уезжала, тут были долгоиграющие продукты: плавленый сыр, масло, консервы. И где они?

Алиса сгорбилась и сделалась ниже ростом. Мне стало неудобно.

Жанна бросилась к шкафчикам.

– Ну-ка, сюда заглянем... Здесь были печенье, сахар, конфеты, чай и уже упомянутый кофе. А теперь шаром покати! Вчера прилетела, устала, не до еды было, бухнулась в койку. Сегодня меня Татьяна разбудила, я хотела ее и себя кофейком побаловать, и что? Лезу в холодильник, и что? Сую нос в шкаф, и что?

– У нас временные трудности, – залепетала Алиса, – мальчик заболел.

– Эка новость! Он с рождения инвалид! – гаркнула Жанна.

– Да, верно, – неожиданно громко сказала Алиса.

– Нет, – рассвирепела Гуськова, – враки. У твоего сына легкий дефект ноги, а он из этого себе знамя сделал. Про Маресьева слышала? Мужик на протезах плясал и самолетом управлял. Не нравится этот пример? Ладно, другой приведу – Хизер Миллс. Манекенщице ногу ампутировали, и ничего, она на лыжах катается. А у твоего все на месте!

– У мальчика тяжелая болезнь, – бросилась защищать сына Алиса, – он в любую секунду может упасть, разбиться. И тем не менее работает!

– Вот пример тупой обезьяньей любви, – отчеканила Жанна. Потом повернулась ко мне: – Знаете, Татьяна, кем ее чадо работает?

– Мой сын художник! – воскликнула Алиса. – Он невероятно талантлив!

– Семья гениев... – всплеснула руками Жанна. – Мать всю жизнь великую картину малюет, и сынишка ей под стать, корпит над полотном, которое когда-нибудь, лет через пятьсот, музей за миллиард купит. Но в нынешней жизни семейка Рубенсов-Рембрандтов не стесняется у приятелей продукты без спроса упереть. Алиса, какой у нас уговор был? Ты кормишь Маркиза, чистишь его лоток, проветриваешь квартиру и проверяешь краны. И за это имеешь пять тысяч в месяц. Великолепная сумма, учитывая сложность работы.

– На пять тысяч сейчас не прожить, – прошептала Ремнева.

– Ну, вообще! – разозлилась Гуськова. – Наглость хлещет водопадом! Могу и больше давать, если будешь квартиру убирать, белье стирать-гладить. Но ты же не способна к нормальной работе!

– Я художник, – гордо возвестила Ремнева. – Ты мне завидуешь, потому что тоже имела дар, пусть небольшой, скромный, однако решила служить золотому тельцу, продаешься толстосумам за деньги, потеряла духовность, отринула искусство.

Жанна сжала кулаки.

– Хватит! Более не хочу иметь с тобой дело! Подыхай от голода!

– Тебе жаль печенья? – тихо спросила Алиса. – Я верну.

– Зачем вы звонили Потемкиной? – резко спросила я.

Ремнева подняла голову.

– Кому?

– Хорош выделываться! – заорала Гуськова. – Светлане, дочери Ники Сухановой. За каким хреном мой телефон брала?

Алиса прижала к груди кулачки.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Нам отключили городской телефон за неуплату, а сотового у меня нет, он мне не по карману. И тут позвонить понадобилось срочно. Она опять с мальчиком играть начала! Сын сам не свой ходил. Я заглянула в его телефон, там полно от нее сообщений. Балуется с ребенком, как кошка с мышью. Прости, Жаннуся, я оплачу разговоры, кофе куплю, печенье верну, сыр тоже. Только сейчас положение у меня тяжелое, кружок закрыли.

– И правильно! – без признаков жалости воскликнула Гуськова. – Никому он не нужен! Кстати... У тебя трубки нет, стационарный телефон вам отрезали, но у Вадика есть сотовый. Зачем мой брала?

Алиса без приглашения опустилась в кресло.

– Не могла я мобильным сына воспользоваться, не хотела, чтобы он о моих контактах с гадюкой узнал. Можно мне водички? В горле пересохло.

– Иди домой и хлебай из крана, – зло бросила Жанна. – Татьяна служит в полиции, сейчас тебе мало не покажется.

В глазах Ремневой заплескался ужас.

– Полиция? Из-за кофе и телефонных бесед? Жаннуся, ты меня позвала не из-за щеток? Хочешь посадить в тюрьму за печенье и сыр? Как страшно жить на свете, если даже самые близкие люди могут за копейку друга в острог сдать.

Жанна обратилась ко мне:

– Ловко она повернула! И сыночек такой же, прямо монах, князь Мышкин. У него, видите ли, талант гигантский, мальчик не думает ни о еде, ни о квартплате, ни об одежде. Мол, все само собой откуда-нибудь берется. В крайнем случае можно к Жанне зайти, она олигархам продалась за деньги, у такой жратвы взять сам бог велел. Знаете, кем Ремнев-младший работает? Ведет курс каллиграфии!

Наверное, я не смогла скрыть удивления, потому что Гуськова закивала.

– Да, да, вы не ослышались. Уникальный живописец обучает дураков чистописанию. Нажим, волосяная палочка, соединение сверху-снизу... Страшно нужные в век компьютера навыки, вроде умения читать клинопись, всегда пригодятся.