Версальский утопленник

Дверь отворилась, и вошел Сартин, одетый в щегольский фрак цвета голубиной грудки. Шествуя под руку с начальником полиции Ленуаром, он широко улыбался. Начались приветствия, поклоны и обмен комплиментами. Возвращаясь в столь дивный вечер в Париж и проезжая мимо очаровательного жилища адмирала д’Арране, они ощутили неодолимое желание провести этот вечер в сем превосходном доме, окруженном деревьями и цветущими кустарниками. И хотя они прибыли без предупреждения, они смиренно просят адмирала пригласить их на ужин. Министр поклонился Эме, благосклонно приветствовал Николя и с видимым удовольствием взял из рук Триборта стакан с напитком, где, судя по аромату, преобладал ром. Все поделились своими тревогами по поводу необыкновенной жары, начавшейся накануне Пасхи и грозившей дурно повлиять на будущий урожай. Слухи о войне, которая непременно разразится, как только найдется хотя бы малейший предлог, ожидаемый с тех самых пор, как королевство в феврале подписало соглашение с инсургентами, министра, похоже, нисколько не беспокоили. Николя знал, что соглашение предусматривало помощь американцам людьми и оружием. Однако осмотрительный Людовик XVI сумел составить текст так, что помощь эта будет оказана только в том случае, если Англия разорвет отношения с Францией. Эме, бросив выразительный взгляд на Николя, удалилась, предоставив высокопоставленным собеседникам возможность поговорить в своем кругу.

Стол накрыли на английской лужайке, под большой липой. Принесли серебряные ведерки с гербом д’Арране, откуда выглядывали заиндевелые бока бутылок с шампанским. Николя задавался вопросом, каким образом Сартин очутился в доме адмирала в одно время с ним. Быть может, встречу запланировал адмирал, пожелавший свести комиссара с его бывшим начальником? Серьезные разногласия, случившиеся более года назад, развели Николя и Сартина в разные стороны[4], и возможно, адмирал хотел помирить их. Его размышления прервал Триборт: громким голосом, словно призывая идти на абордаж, бывший моряк, подмигнув Николя, начал зачитывать меню. Триборт знал, что комиссара всегда интересовали гастрономические подробности, а судя по блюдам, ожидавшим сегодня сотрапезников, ужин обещал быть исключительно изысканным.

— Господа, суп-потаж а ля-принцесса, с измельченным белым мясом птицы, пирожки с нарезанным полосочками сладким мясом и рагу из петушиных гребешков. Затем, словно заблудшие дети, проследуют зажаренные на сковороде перигорские голуби с начинкой из трюфелей с салом, коих сопровождает приготовленный по-итальянски пирог с телятиной и рубцом, к которому подается соус на бульоне из мозговой косточки. А в качестве арьергарда явятся артишоки, точнее, их донца в сопровождении мелких луковичек, обжаренных в сливочном масле, приправленных на славу с хлебными крошками и тертым пармезаном. Побывав в печи, они приобрели несравненный цвет. И напоследок крем а-ля султан, с шоколадной крошкой, цедрой, апельсиновыми дольками, обжаренным и засахаренным миндалем. Роскошь, приготовленная на паровой бане.

— У нас уже слюнки текут! — со смехом воскликнул Сартин. — Вот, значит, каков ежедневный сухарь и солонина нашего адмирала!

И с иронией, не ускользнувшей от Николя, добавил:

— Однако как замечательно являться к вам на ужин без предупреждения!

— Мой дом всегда в вашем распоряжении, — ответил адмирал, смущенно глядя на Николя.

Что ж, дело сделано. Само собой разумеется, Сартин и Ленуар давным-давно получили приглашение на этот ужин, на котором по каким-то, видимо, достаточно важным причинам должен был присутствовать и он, Николя. Очевидно, бегство Эме тоже является частью плана.

Пока он задавался вопросами без ответа, разговор перешел на пребывание в Париже Вольтера, главную тему разговоров как при дворе, так и в городе.

— Разумеется, никто не может воспрепятствовать Вольтеру жить в Париже, — произнес Ленуар, — но тем не менее Его Величество разрешения ему не давал.

— Именно об этом, — подал голос Сартин, — король и сообщил королеве, когда та пожелала, чтобы во Французском театре Вольтеру предоставили ложу рядом с королевской и украсили ее коврами; в свое время такой чести удостоились Корнель и Расин. Высказав свою просьбу, королева заметила, что, по ее мнению, Вольтера никогда официально не изгоняли из страны. «Вполне возможно, — решительным тоном и с превеликим неудовольствием ответил король, — но я не намерен обсуждать эту тему». Завершая сей неприятный для него разговор, он повернулся спиной к королеве и принялся насвистывать охотничий мотив, что у наших Бурбонов всегда является признаком крайне дурного настроения!

— Его так долго не было в Париже, что своих современников он вполне может считать своими потомками, — отозвался Ленуар; успев вкусить несколько ложек отменного супа, он даже закрыл глаза от удовольствия. — Воистину господин философ спустился из эмпирея![5]

Собеседники расхохотались.