Вершины и пропасти

Ледяна была сибирская зима. Но Пётр Сергеевич уже обвык к холодам, к сорокаградусным морозам. Да ведь их только благословлять можно было! Если бы не они, если бы не зима, поспешившая вступить в свои права, то кончилось бы стояние на Иртыше бесславной гибелью всей армии.

До Иртыша «допонужались» быстро, не сумев закрепиться на какой-либо линии обороны. Собственно, после отставки Дитерихса Тягаев утерял последнюю надежду на лучший исход. Дитерихс покинул армию, все планы его были перечёркнуты в один момент, армию возглавил генерал Сахаров, к роли этой не годящийся. Сахаровскую же почти разгромленную третью армию передали Каппелю. С ней и подошли к Иртышу в тех же числах, в которых больше века назад наполеоновские сапёры, работая по горло в воде, строили мосты через Березину. Но Иртыш Березиной не был. Сапёры беспомощно разводили руками. Река ещё не покрылась льдом, по поверхности её только-только начинало плавать «сало» и мелкие льдинки. Нужен был мороз! Не только армия, но десятки тысяч беженцев стояли на берегу, моля Бога о явлении чуда. А красные уже совсем рядом были.

Владимир Оскарович был мрачен. Глядя на бесчисленное множество подвод, он лишь качал головой:

– Если река не замерзнет – часы этих повозок сочтены. Фронт совсем недалеко, а враг наседает. Переправы другой нет.

Но зима всё-таки умилостивилась. И сапёры проявили смекалку, какая и не снилась французам. Рыбачьими сетями они перегородили реку, задержав таким образом льдинки и «сало». На начавший образовываться тонкий лёд они клали солому и ветки, заливая их водой. Вскоре получились «тропинки», покрытые довольно толстым слоем ледяной коры. По ним начали переправлять обозы. Сойти с этих «тропок» было равносильно самоубийству. Некоторые беженцы, чрезмерно торопившиеся, проваливались под лёд и тонули. И всё же большинство переправилось благополучно. Следом за беженцами Иртыш перешла и армия, сохранившая свою артиллерию, которая затем разбила снарядами ледяную дорогу, задержав тем самым на два-три дня наступавших большевиков. Это был день четырнадцатое ноября. День переправы французов через Березину.

Всё дальнейшее тоже немало напоминало отступление армии Бонапарта. Войска, по уже заведённой печальной традиции, оказались без зимнего обмундирования. Ветхие шинелишки и сапоги сделались худшим врагом, чем красные. Брали вещи у населения. Но на всех наберёшь ли? И не разорять же население вчистую! Тысячи раненых и тифозных везли на санях, связав верёвками, чтобы не свалились. Все – едва одетые: больно смотреть. Сдавать их в поезда было бесполезно. В поездах обречены они были мучительной смерти. Все запасные пути были забиты эшелонами с мертвецами. На стоянках здоровые спали вместе с больными. С больных на здоровых переползали вши, и эпидемия разрасталась. Лошадей нечем было кормить. Загнанные, голодные, дрожащие, они стояли или лежали, издыхая, бессильно у дороги, с упрёком и тоской глядя на проходивших людей полными слёз глазами. Весь путь армии был усеян трупами несчастных животных.

А враг, между тем, не терял времени. Проверенный в Семнадцатом клич «Долой войну!» летел над Сибирью! В частях то и дело являлись агитаторы. Попадались они и Петру Сергеевичу. С этим товаром полковник не церемонился. Для них одно лишь слово было: «Расстрелять!» Насмотрелся на них за три года! Как облупленных знал. И оттуда же уши торчат – от господ эсеров! Великий рассадник их был в армии Пепеляева, разложившейся прежде прочих и отведённой в тыл. Закончил «революционный генерал» тем, что вместе со своим братом, премьер-министром, самовольно арестовал Главнокомандующего генерала Сахарова, возложив на него ответственность за крах армии. Как ни скептически был настроен Тягаев в отношении последнего, но подобное нарушение воинской дисциплины, заставлявшее вспомнить первые дни революционного бедлама, вызвало у него возмущение. В негодование пришёл и Каппель, немедленно выехавший на станцию Тайга, где находился арестованный Главнокомандующий. Эшелон Сахарова был оцеплен частями первой армии, вход и выход из вагонов эшелона был запрещен. Владимир Оскарович направился в вагон Пепеляева. Братья о чем-то горячо и взволнованно говорили. Анатолий Николаевич сидел за столом с расстегнутым воротником и без пояса. Молча, не говоря ни слова, Капель, всегда подтянутый и строгий к себе и своей внешности, стоя у дверей, впился глазами в «революционного генерала». Увидев его, тот надел пояс, застегнул воротник, встал из-за стола и во время пребывания Каппеля в вагоне не проронил ни слова. Владимир Оскарович предпочёл вести разговор со старшим братом.

– По чьему приказу арестован главнокомандующий фронтом? – спросил он.

– Вся Сибирь возмущена таким вопиющим преступлением, как сдача в таком виде Омска, кошмарная эвакуация и все ужасы, творящиеся на линии железной дороги повсюду! – начал объяснять министр. – Чтобы успокоить общественное мнение мы решили арестовать виновника и увезти его в Томск для предания суду…

Каппель не дал ему закончить: