Вершины не спят

— Снова о том же! — Лицо Инала опять стало сердитым. — Знай, Казгирей! Русские люди, которых ты не хочешь уважать, такие люди, как Степан Ильич, — Инал разволновался и терял самообладание, — такие люди, как Степан Ильич, — святые люди. Ему ты обязан тем, что не знаешь страха кровной мести, — а почему? Это Степан Ильич Коломейцев когда-то учил меня различать истину, тот самый свет, что позже с такой яркостью увидел старик Баляцо из Шхальмивоко. Я не был в Бахчисарае в академии вместе с тобой, тут, в народе, была моя академия. Вот почему легенды нашего народа я знаю не хуже тебя. Не хуже тебя знаю его мечты! — воскликнул Инал.

Уже хорошо были видны деревья, кустарники, под которыми лежал снег. Звенел ручей, выбегающий из-под громадного, как дом, древнего замшелого камня.

— Если ты темнее старика из Шхальмивоко, — говорил Инал, — хотя и был в академии, то вот, смотри сюда, ты, ученый человек! Видишь ручей! Он вытекает из-под камня. Какой древний и мудрый камень! А дальше, смотри, ручей разделился, из одного ручья стало два, текут в разные стороны. Из-под одного камня вышли воды, но пойдут в разные стороны и наполнят собою разные реки. Так и мы с тобою, Казгирей! Не думай, что я забыл свое детство.

Я помню его. Помню, как два соседских мальчика с любовью торопились друг к другу, как один из них с восхищением слушал другого, когда тот читал стихи и тексты… Об этом я уже говорил тебе. Но я помню, верховный кадий, и тот день, когда за плетнем, у порога соседского дома, лежал мой окровавленный отец…

Горячая речь Инала привлекла внимание спутников. Он не делал тайны из того, что волновало его.

Инал продолжал:

— Но ты знаешь, Казгирей, что сейчас не это разделяет нас с тобою…

— Да, это я знаю, — негромко отвечал Казгирей.

Обдумывая слова Инала, он искал возражения.

— Эти ручейки опять сольются, если убрать вон ту скалу, которая разделила их, — проговорил Казгирей. — Видишь ее?

— Да, вижу, скала, — согласился Инал. — Попробуй-ка убрать ее!

И в этот момент и он и Казгирей услышали, что в гору поднимаются всадники. Все взялись за оружие.

— Это Жираслан! — сказал Казгирей. — Ты думаешь?

— Не сомневаюсь. И вот что я скажу тебе, Инал, это будет мой ответ: я сейчас поеду с ним в Батога, поеду туда, чем бы там дело ни кончилось… Да оно едва ли кончилось… Скорей, только начинается…

Так же решил поступить Инал, решил бесповоротно, считая, что лишь его появление в ущелье может быстро завершить разгром банды.

— Но ты зачем хочешь идти туда? — с невольной подозрительностью спросил Инал Казгирея.

— Ты убедишься в чистоте моих помыслов сегодня же.

— Я увижу твои цели скорее, чем ты думаешь. Мы спустимся туда вместе!

— Я не уверен, что тебе следует это делать. — Казгирей поправил пенсне, которое успел надеть за время разговора, и слегка тронул коня. — Но во всяком случае, если ты решил идти, мне приятно думать, что мы идем туда вместе — не как враги, а как сообщники, а на войне везде опасно.

— Мне это тоже приятно слышать, Казгирей. Ты верно судишь: на войне везде опасно. А с народом опасности меньше, чем без него. Было время, Коломейцев учил нас осторожности… Теперь иные времена. Теперь я могу сомневаться не в народе, а в Жираслане или даже… даже в тебе; Казгирей.

— Тяжелый для меня день. Но что же, с выводами подождем. Кстати, не лишнее дело узнать новости от Казмая.

— Да, интересно, что он нам несет. — Инал заметно повеселел,

Приложив руку ко рту трубой, он прокричал, как кричат пастухи на высокогорных пастбищах:

— Га-ау… га-ау!..

Снизу, откуда-то из тумана, едва донесся ответ: гау, гау, — и оба возгласа, слившись, пронеслись по ущелью долгим эхом.

Чуткий слух кабардинцев уловил шаг и дыхание не менее пяти-шести идущих в гору лошадей.

Инал и Казгирей оглянулись, как бы проверяя количество всадников вокруг себя. Все взяли оружие на изготовку. Казгирей сказал:

— Ушел один, а поднимается больше. Пелена тумана медленно ползла вверх, и всадники долго не могли выйти из нее. Но вот показался один, за ним второй, третий. Догадка оказалась правильной: кроме Казмая, по тропинке, невидимой среди каменистой осыпи, поднимались еще двое всадников. Они ехали рядом, и один, в такой же шапке, какую носил Жираслан, поддерживал в седле другого. Зоркий Хабиж воскликнул:

— Аллай, Инал, аллай, Казгирей! Это не Жираслан, это Жемал в шапке Жираслана, с ним Кучук… Они оба… Только Жемал ранен…

А снизу уже несся голос Казмая.

— Га-ау! — по-пастушески выкрикивал Казмай. — Аллай, Инал! Ты слышишь: со мной Кучук и Жемал!.. Их послал Жираслан!.. Жираслан убил Аральпова, а сам лежит внизу… Он сильно ранен… Жемал тоже ранен… Аллай, Инал, у-гу-гу…

И несмотря на то, что в сообщении Казмая было больше тревоги, чем успокоения, его голос, подхваченный звучным горным эхом, несся с такой силой, как будто он оповещал о приближении долгожданной радости.

Сообщение о том, что Аральпов убит Жирасланом, а Жираслан ранен, еще далеко не полно передавало положение в Батога.