Вершители Эпох (СИ)

По спине пробежали мурашки — но не от страха или ощущения опасности, а от безразличия на его лице, так явно прорезавшегося сквозь маску однообразности. Ему просто не было дело до того, что происходило вокруг, с ним, с другими — он просто существовал, и это было, казалось, единственным, что пробуждало в нём хоть каплю человечности. Теперь она не сомневалась — именно это тепло рук, это дыхание, именно этот равномерный, размеренный шаг она ощущала тогда, в пустыне, потеряв всякую надежду на спасение, потеряв саму себя в беспроглядных горизонтах черноты и безжизненности. Вайесс осторожно развязала бинты и посмотрела на отёкшие руки — раны прошли, оставив после себя только желтизну и покорёженную кожу, но это были мелочи по сравнению с тем, что она испытывала, мучаясь от заражения и ожогов. Вряд ли кто-то кроме Бога был способен на такое. Но тогда возникал вопрос, зачем он это сделал и, даже если она теперь у него в долгу, какой долг может удовлетворить безразличие сущности Такого масштаба? Как будто в ответ на эти мысли, внезапно накатил голод, раньше перекрытый бессознательностью и концентрацией, вернул её из размышлений в человеческое, изломанное судьбой тело, теперь яро требующее подпитки. Вайесс с завистью посмотрела на очередной кусок, продетый в импровизированный шампур и жарящийся на костре, пока Бог сидел поодаль, вглядываясь в меняющееся мясо и накрыв подолом куртки ещё несколько кусков, защищая их от песка. Голод порывал сорваться с места, броситься вперёд, вцепиться зубами в окровавленный, твёрдый стейк, оторвать часть и долго жевать, наслаждаясь неподатливыми волокнами и мягким жиром. Она облизнула засохшие губы, но осталась сидеть на месте, остановленная собственным больным телом и, самое главное, не до конца понятной, почти что религиозной, инстинктивной совестью, предупреждающей её об опасности больше внутренней, чем внешней. Это ощущение было ей знакомо — почти что так же Вайесс себя чувствовала, находясь на последнем издыхании, когда впереди показался мираж, но тогда она, измотанная до крайности, не придала ему особого значения. Теперь она не ошибётся так просто.

Ноги сами поднимают её, ведя в нужном направлении — не к костру, а в ночь, смотрящую тысячами пустынных глаз на одиноко бредущее в поисках воды и еды тело. Он впервые смотрит на неё и провожает взглядом, но она не оборачивается, продолжая отходить всё дальше и дальше от живительного тепла в безнадёжной попытке сделать хоть что-нибудь. Остановиться — смерть: кровь оставит бессмысленное движение по венам, сердце заглохнет, как мотор, который снова не завести, работающий на последнем издыхании. Вайесс сама не до конца понимала, что делает — просто чувствовала, что так надо, просто интуиция, словно подаренная Богом Пустоши, вела её по безбрежному океану пустоты, где Он и был центром всего, сутью всего, единым с каждой пылинкой. Пустошь атаковала её раз за разом, пытаясь пробить истончившуюся оболочку разума тошнотворными образами извне, но она держалась, не давала инородной силе проникнуть в тело — она хотела быть собой, хотела сражаться сама, будь то против одного человека или целого мира. Несколько раз мимо пробежали животные, но Вайесс не обращала внимания, утоляя голод той самой борьбой, напитываясь от самой себя, от улыбки пожелтевших зубов, то и дело слетавших с бормотавших что-то невнятное губ, от шелеста чёрных камней и металлического звона кустов, от дрожи в коленях, всё усиливавшейся после каждого шага…

***

Солнце медленно поднималось над далёкой линией, соединяющей пустоту земли и неба, обагряя её светом нового, совсем не похожего на остальные, дня. Глаза резко открылись, как будто Вайесс за верёвку выдернули из сна. Тело почти не болело, и она села, разминаясь и потягиваясь, но взамен усталости пришла жажда, пока слабая, но усиливающаяся с каждой минутой. Это был всё тот же полукруг, и та же пропитанная кровью и лекарством куртка, и Бог всё так же сидел на другой стороне, прислонившись спиной к заледеневшей от ночного холода поверхности камня. По-видимому, либо она, не осознавая, что делает, вернулась сюда, либо сам выход был очередным сном, подготовленной ловушкой Пустоши, в которую она в который раз попалась. Пришла мысль спросить об этом у Него, но она тут же отринула её, решив не беспокоить и так безразличного к ней Бога такими мелочами. В конце концов, это было совсем не важно. Вайесс ощупала шею — отёк спал, и теперь она могла говорить, но никак не решалась, боясь, что снова услышит скрежет и хрип вместо человеческого голоса.

— Спасибо… — шёпотом проговорил потрескавшийся, затвердевший рот. Бог Пустоши не отреагировал, продолжая смотреть вперёд и вверх, как и раньше, как будто ничего не произошло.

— Можно… попить? — это она произнесла уже бессознательно, всего на секунду расслабившись и позволив растущей жажде взять речь под контроль.