Вершители Эпох

Её лицо было самым прекрасным, что он видел за свою жизнь. Он долго невольно всматривался в него, пока сердце бешено билось, — то ли от волнения, то ли от чего-то ещё, — прежде чем смог выделить хоть одну черту, и даже не сразу заметил татуировку, охватывающую всю правую сторону, тянущейся от виска к глазам чёрными, как ночь, извивающимися щупальцами, змеиными хвостами, ветвями ссохшихся деревьев, то сплетающимися в клубки, то хаотично рассыпающимися в стороны — он не мог понять, что она значит, но от татуировки веяло природным, исконным страхом. Вторая сторона лучилась настолько яркой жизненной силой, что поневоле становилось спокойнее от одного взгляда. Выточенные из камня скулы и подбородок, аккуратные, если не сказать — идеальные пропорции, бледно-розовые губы, серо-коричневые волосы, заплетённые в закреплённые на голове косы, и глаза — самые прекрасные глаза, что видел этот мир. Энью рассмотрел их, когда девушка обернулась и бросила взгляд в его сторону — бледно-серые, цвета самого яркого полнолуния, цвета мёртвой золы и самых тусклых звёзд. Девушка была… богиней войны, вышедшей то ли из самых глубин преисподней, подпитываемая чёрным адским огнём, то ли спустившейся сверху, с горящего солнца, оседлав само небо. Она точно была воином, но какого сословия, уровня мастерства, и, самое главное, уровня до этого чётко ощущавшейся магии? Его порывало подойти, посмотреть в упор в эти глаза, спросить, услышать её голос, услышать самый прекрасный голос на свете, но что-то сдерживало — предчувствие. Девушка смотрела в его сторону, но совсем не на него.

Энью резко очнулся от полузабытья, как ошпаренный кипятком. Опасность выдернула его, вытащила на свет, который теперь слепил, налетал со всех сторон глухими ударами звука и цвета, которые медленно превращались из абстрактных в настоящие, откуда-то слева. Парень в жёлтой куртке дёргался, распластавшись на полу и пытаясь хоть как-то закрыть обезображенное размазанное лицо руками, задыхаясь от льющейся изо рта и носа крови. Над ним возвышался старик, пошатывающийся от алкоголя, но, похоже, трезво оценивающий всё вокруг. Глаза его искрились злостью, пока он наносил ему, почти вырубившемуся, всё новые и новые удары в голову, ломая нос и челюсть. Рядом лежало ещё двое, видимо, пытались ему помешать. Теперь остальные просто стояли кругом или выбегали на улицу — позвать на помощь, но вряд ли парень бы дожил до этого момента. Энью моментально сорвался с места и бросился на помощь, ведомый только инстинктами и отточенными до автоматизма навыками. Прежде чем обхватить его за шею и повалить наземь, отведя опасность от жертвы, он успел заметить, как поднимается и уходит слуга в плаще, оставляя Её одну, и это промедление стоило ему быстрой победы. Рансу Пэй неожиданно быстро, со скоростью воина, вывернулся и атаковал. Он не ожидал от старика такой прыти, и не был готов защищаться, так что удар пришёлся ему прямо в лицо, но и без магии это был для парня просто детский лепет. И даже несмотря на это, он не мог простить себе, что какой-то старик смог вот так запросто просто коснуться его, заслуженного мага, человека, которому на тренировках не было равных, который убивал без промедления и был готов убить снова. Видимо, его лицо сейчас выглядело страшно, потому что противник отпрянул, подняв кулаки и готовясь к схватке, которой так и не суждено было состояться. Резкая боль прорезала сломанный палец, схлынула волна экстаза, заполнившего кисти, прокатившегося по венам потоком блаженства и спокойствия. Он подал знак Энн, готовой броситься на помощь, стоять на месте, и она молча отошла в сторону, скрывшись за наблюдателями — никто не хотел ввязываться в опасную схватку. Гнев резко ворвался в него вместе с энергией, обостряя его чувства и притупляя самоконтроль. Он видел только это лицо, испещрённое родинками и морщинами, ставшее теперь ему ненавистнее всего на свете. Каждое движение этого человека отзывалось в нём жгучим желанием ударить, принести страдание и боль, так, чтобы он прочувствовал его каждым сантиметром тела — разрезать, выпотрошить, содрать кожу, содрать саму оболочку души. «Как он мог, как он посмел ударить меня?!» — Энью ощупал синяк на щеке и глаза налились красным, как кровь, растекавшаяся по полу от головы Моуно. Сейчас он казался себе диким зверем, вышедшим на охоту, у которого нет иного выхода, кроме как убивать — жестоко и беспощадно.

— Ты поплатишься, старик! — зверь, оскалившись в жуткой улыбке, прыгнул вперёд.