Версия Барни

Тут с нашей стороны последовали шутки вроде того, что не заказать ли Седрику в «Лаперузе» пареную репу с крысиными хвостами и не зайти ли в бар «Дё Маго» босиком. И тут я дал маху. Стремясь поразить Буку — ведь именно он бывал у нас обычно автором самых рискованных розыгрышей, — я подал идею, не пригласить ли Седрику издателя с женой на обед к себе домой, где мы, все четверо, будем изображать прислугу. Мы с Кларой будем поварами, а Бука и Лео в белых рубашках и черных галстуках бабочкой станут прислуживать за столом.

— Здорово! — воскликнула Клара и даже руками всплеснула, но Буке моя задумка не понравилась.

— Почему? — удивился я.

— Потому что несравненный наш Сердик может войти во вкус.

В воздухе запахло ссорой. Седрик, сославшись на усталость, попросил счет, и мы по одному растворились во мраке ночи, каждый с грузом своих черных мыслей. Спустя несколько дней, однако, эпизод этот был забыт. Вновь чуть не каждую ночь к ее исходу, когда джаз-клубы закрывались, мы собирались «на хате» у Седрика, где без зазрения совести налегали на его гашиш.

В те дни в маленьких boîtes de nuit[46]

, где мы чаще всего бывали, выступал не только Сидней Беше, но и такие киты, как Чарли Паркер и Майлз Дэвис. Ленивыми весенними вечерами мы то шли за очередной почтой и свежей сплетней в магазин «Английская книга» на рю де Сен, то слонялись по кладбищу Пер-Лашез, глазея на могилы Оскара Уайльда, Генриха Гейне и прочих бессмертных. При этом собственно смерть, этот бич всех прошлых поколений, мыслей совершенно не задевала. Как-то не входила она в наши планы.

В каждую эпоху покровители искусства таковы, каких она заслуживает. Благодетелем нашей компашки был Морис Жиродье, единоличный владелец издательства «Олимпия-пресс», выпускавшего книги с клубничкой, особенно в серии «С книгой в дорогу». Помню, не раз я ждал Буку на углу рю Дофин и рю де Нест, когда он с двадцатью с чем-нибудь страницами порнушки (плодом усилий вчерашней ночи) отправлялся на приступ офиса Жиродье. Если сопутствовала удача, он возвращался, разбогатев тысяч на пять насущно необходимых франков; но это был лишь аванс, теперь требовалось написать — и как можно скорее сдать — забористую книжонку. Однажды, к несказанному его изумлению, он в подъезде столкнулся с полицией нравов — суровыми мужчинами в военной форме из «Бригад монден» (отряда по изъятию ценностей), которые ворвались, чтобы захватить тираж таких книжек, как «Кто заставлял Пауло», «Ангелы с плетками», «Елена вожделенная», а также «Книги лимериков» графа Пальмиро Викариона. Лимериков примерно таких:

Перед Гойей натурщица-махаОбнажилась без всякого страха.

Гойя вдруг говорит:«Как твой вид блядовит!»И напал, и скрутил, и оттрахал.

А захотим, да если еще — ого! — добудем вдруг на время мотоцикл, тут же рванем на несколько дней в Венецию либо закатимся на попутках в Валенсию на какое-нибудь местное feria[47], и там сразу на бой быков с участием Литри, или Апарисио, или юного Домингина. Однажды летним вечером 1952 года Бука объявил, что мы едем в Канн сниматься в массовке, — там-то мы и познакомились с Хайми Минцбаумом.

Скроен Хайми был как футбольный нападающий и имел при этом крупные черты лица, черные, мелко вьющиеся, как шерсть у терьера, волосы, карие, горящие жизнелюбием глаза, большие оттопыренные уши и здоровенный нос, изуродованный двумя переломами. В войну Хайми служил в 281-м авиаполку ВВС США, база которого с 1943 года располагалась в Риджвелле, неподалеку от Кембриджа; в двадцать девять он был майором, пилотом бомбардировщика Б-17. Сиплым голосом, от которого мы балдели, он загружал нас с Букой байками о войне. Тогда, летом пятьдесят второго, мы втроем сидели на террасе кафе «Золотая голубка» в Сен-Поль-де-Вансе, допивали вторую бутылку «дом периньон», каждый бокал подкрепляя рюмкой коньяка «курвуазье X. О.», который ставил Хайми. Помню, он нам рассказывал о том, как, согласно очередному полетному заданию, его эскадрилья шла на точное дневное бомбометание. Он оказался участником второго массированного налета авиации на подшипниковый завод в Швайнфурте — того самого, после которого Восьмая армия недосчиталась шестидесяти из трехсот двадцати бомбардировщиков, вылетевших с базы в Восточной Англии.

— Мы летели на высоте чуть не восьми тысяч метров, а там мороз градусов пятьдесят, — вспоминал он, — так что даже в летных костюмах с подогревом мы опасались обморожений, а не только личной эскадрильи Геринга, истребители которой — сплошь «мессершмитты-109» и «фоккевульфы-190» — так и кружили, так и ждали момента, чтобы наброситься, если кто-то отстал или выбился из строя. А что, юные гении, — отвлекся он, с несколько преувеличенным пиететом возводя нас в ранг гениев, — не знаете ли вы случайно молодую даму… ту, что там в тени прохлаждается… да-да, вон там, слева, за вторым от нас столиком?