Versipellis (СИ)

Первое, что увидел волк, заглянув в щель между листьев и сломанных веток, был розарий, небольшой, но ухоженный, где-то сбоку голубым пятном разлился бассейн и чуть-чуть была видна веранда. Арес, нагнувшись, делал маленькие шажки, чтобы изменить угол своего скромного обзора, но так и не мог заметить признаков пребывания в этом месте щенков. Иллюзий он не питал — понимал, что выводок не будет нежиться под сентябрьским теплым солнцем, посасывая мать в центре заднего двора, но он не чувствовал их и на нюх. Облик волка избавил бы от этой проблемы, но создал мы множество других, реши Себула заявиться сейчас домой. А человеческое тело давало, если не возможность отбрехаться, то хотя бы выиграть время. Он пошел дальше, вдоль изгороди, аккуратно ступая с пятки на носок, чтобы не издавать шума. В ещё нескольких местах он смог посмотреть на вид стены и угла дома, на какой-то куст и бассейн. Наконец узкий просвет открыл ему взор на значительную часть двора и веранды. Больше всего настораживали клетки вольеров, из которых вываливались погнившее сено — их решетки поблескивали неестественно ярко. А когда Арес понял, из чего они сделаны, то невольно отшатнулся от изгороди. Серебро. Он представил, как молодая волчица воет там от боли при родах и не может даже лечь удобно, потому что любое прикосновение приведет к моментальному ожогу, как слепые новорожденные кутята ползают в пожухлой траве и случайно задевают убийственный металл, не понимая, почему мир так жесток к ним в первые же минуты жизни, и как министр смотрит на всё это с лежака, раскатисто смеясь. Злость перекосила лицо. Виктория, его первая и единственная любовь, которую он привел к родителям вопреки вражде их стай, которую охранял от нападков родственников, а затем — военных на адаптации, будучи готовым страдать вместо нее и даже убить за неё, годами мучилась в этом месте. Отвратительные, чудовищные образы замелькала в его сознании. Альфа попытался вытеснить их, подумать о чем-то ином, но они словно прилипли к разуму, отравляя воспоминания, которые он лелеял всё время мучительной разлуки. Он помнил её рыжую гладкую шерсть, её молодое ловкое тело и завораживающую мелодию голоса. Когда он увидел запись, якобы снятую на камеру в этом дворе, когда узнал цвет волос девушки и сопоставил с рассказом Алекса, он заполучил цель, ради которой ему стоит жить дальше в этом новом опасном мире — бороться, не смотря ни на что.

Но где она сейчас? Где дети? Арес обходил изгородь всё дальше и дальше, изредка получая возможность подсмотреть, где, относительно дома, он находится. Но ни одного следа пребывая здесь и сейчас волков не было. Закрадывающаяся мысль о том, что министр "Новой политики" — не глупый человек и уже как сутки или более перевез Викторию со щенками в другое место, отзывалась пульсирующей болью на краю сознания. Когда впереди замаячил подъезд с шоссе оборотень не стал рисковать и начал уходить вглубь посадки. Прислонившись к дереву, он ещё раз окинул взглядом трехэтажный дом. Обычные кирпичные стены, крыша с недешевой черепицей под старину, дымоход и флагшток, с отсутствующим флагом. У каждого окна поблескивал закреплённый рубиновый минерал. Бесцельно водя взглядом по фасаду, альфа и не обратил внимание на то, как один из камней, тихо потрескавшись, лопнул, от переполнявшей его силы, как исчезло в глубине комнаты зеркало, ранее отражавшее его свет и как за стеклом всего на миг промелькнула женская фигура, ликующе сжимавшая кулаки.

В медсанчасти следственного изолятора…

Я смог прийти в себя, когда солнце уже покинуло зенит. К собственному удивлению, я не чувствовал боли, но только лишь благодаря нескольким лечебным минералам, закреплённым на на стойках, лучи которых были точно направлены в жизненно важные органы, и, вероятно, толстому слою пены, аккуратно обходящей гигантский по размерам шов под ключицей. От моих вен тянулись трубочки капельниц, а неизвестные мне датчики грозились отвалиться от иссушенной кожи. В светлом прохладном помещении я был один. У меня не было ни сил, ни желания двигаться. Врезавшись взглядом в потолок, я пытался вспомнить этот день, но лиловая дымка расползалось в моем сознании, путая детали и закрывая собой важные слова. За дверью послышались шаги, а когда она открылась, я вновь стал погружаться в омут пустого черного сна, сам того и не желая. Однако, тогда я успел различить голоса:

— Как стемнеет повезём.

— Как лечащий врач, я против.

— Фельдшер. И как только ты сдашь смену, никто уже и знать не будет о том, что был такой оборотень — Алекс четвертой ступени.

Как стемнеет…

Несколькими часами позже…