— Пожалуй, я уже достаточно принял…
— Да ты еще вообще ничего не выпил! — настаивал Колби.
Надо сказать, что песни Техасца Пита страдали от многочисленных остановок и заминок, проистекающих из-за споров, в которых Пит принимал непременное живейшее участие. Но как только в беседе наступало временное затишье, он возобновлял свои сизифовы усилия, на которые никто не обращал ни малейшего внимания. Пита удостаивали разве что мимолетной насмешки.
Однако сладкоголосый певец никогда не останавливался на середине строфы, но лишь в ее конце. И как бы долго ни длилась пауза — пусть даже несколько дней, — певец всегда начинал со следующей строфы, без малейшей нерешительности или каких-либо повторов. Вот и теперь, пока Бык и Колби пили, Пит продолжал:
Наконец Бык поднялся на ноги. На вид он был крепок как скала, но Колби видел, что он таки сильно пьян. Еще бы — после полугода почти полного воздержания менее чем за полчаса вылакать много больше пинты дешевого жгучего виски!
— Ну что, теперь спать? — спросил Колби.
— Спать? К чертям собачьим! Я еду в город и этой ночью основательно пошумлю. Ты едешь?
— Нет, я уж лучше на боковую. Желаю приятно провести время.
— Так оно и будет. — Бригадир подошел к своей койке и приторочил к поясу револьвер. Он приладил на место снятую шпору, повязал на шею свежий платок из черного шелка, надвинул сомбреро на копну прямых черных волос и вышел наружу.
Неожиданно Пит перебил сам себя:
— Глядите-ка, куда этот чертов Бык двинул в такое позднее время?
— К конюшне, куда же еще. Приключений ищет на свою голову, — протянул другой ковбой.
— Он ведет себя как кретин, — сказал третий. — Еще и жужжал какую-то песню, когда вышел. Вечно с ним какие-то беды! Дрянное виски ударило в голову, вот он и запел, как Техасец Пит.
— Уехал, — пробурчал один из мужчин, когда смутно различимая в слабом звездном свете фигура всадника скрылась в северном направлении. — Поперся в город.
— Интересно, а знает ли он, что сегодня вечером старик в городе? — поинтересовался Техасец Пит.
— Ей-богу, я еду за Быком! Он же не знает, что старикан уехал в город! — вскочив на ноги, Пит двинулся к конюшне, все еще напевая:
Он поймал одну из свободных лошадей, воткнул ей между челюстей большой посеребренный мундштук, взнуздал ее, водрузил ей на спину тяжелое инкрустированное седло, поставил ногу в болтающееся стремя и скрылся с глаз в туче пыли. Техасец Пит всегда носился в водовороте пыли, исключая разве что дни, когда лил дождь, — тогда он скакал в фонтане грязи.
То, что техасец в столь позднее время несся с такой скоростью, еще не говорило о его особой спешке — точно так же он мчался на свадьбу, похороны или в гости. Однако любой, кто знал Пита, догадался бы, что он ужасно спешит, потому, что он забыл надеть свои ковбойские легины[71]
из овечьих шкур, основной предмет его гордости. Действительно, Техасец Пит был в большой спешке.Что можно сказать об этом ковбое? Он мог жить без работы, в двух шагах от голодной смерти, но были предметы, без которых он не мог обойтись ни при каких условиях. Пара отличных кожаных краг, инкрустированный серебром мундштук, тяжелая уздечка, украшенная накладками, искусно выделанное кожаное седло, широкополый стетсон, два шестизарядных револьвера с кобурами и портупеями, яркий шелковый шейный платок — все это было необходимо ему больше, чем еда и питье.