Весь Гарднер в одном томе

К тому же доктор Рассел Л. Финч считал, что надо что-то сделать для Харди. Финч был близким личным другом доктора Лемойна Снайдера, и дело Вэнса Харди, который к тому времени работал у него медбратом, заинтересовало его.

Поэтому, уступая настояниям доктора Снайдера, мы решили заняться делом Вэнса Харди, начав с разговора с Бруно Марселом.

Его серьезность не вызывала сомнений. Мы были убеждены, что Марсел то ли был вынужден опознать Вэнса Харди, то ли боялся, что на него будет оказано давление. Временами, припоминая тот день, Марсел был совершенно убежден, что Вэнс Харди — не тот человек, которого он видел убегавшим с места преступления. В другой раз ему начинало казаться, что у этих двух лиц было какое-то определенное сходство, и несколько терялся, не зная, на какую точку зрения встать.

В Детройте было, наверно, как минимум двести тысяч человек, которые подходили под описание преступника, и с официальной точки зрения не имело большого значения наличие или отсутствие всего лишь «определенного сходства».

Марсел был совестливым человеком. Он вырос в достаточно интеллигентной среде и обладал чувством ответственности. Он привык тщательно обдумывать свои суждения, и, кроме того, для него было важно ощущение внутренне правоты.

Поэтому заявление, которое он сделал в деле Вэнса Харди, постоянно терзало его. Несмотря на мучающие его угрызения совести, его не покидало чувство, что попытка изменить свои показания может привести к его аресту и тюремному заключению за то, что он лжесвидетельствовал в суде.

Доктору Снайдеру пришлось объяснить Марселу, что закон гарантирует его свободу от каких бы то ни было попыток преследовать его за лжесвидетельство в связи с заявлением, данным им в прошедшем суде; и теперь он не только может сказать правду, но просто обязан это сделать.

Тем не менее Марсел продолжал отчетливо помнить весьма недвусмысленную угрозу заместителя прокурора, что его ждет, если он посмеет высказать точку зрения, отличающуюся от его показаний в суде.

Поэтому Том Смит и доктор Снайдер, явившись прямиком в кабинет Джеральда О'Брайена, рассказали о положении дел непосредственно прокурору.

О'Брайен отреагировал со свойственными ему энергией и напором. Он передал Марселу, что хочет выслушать от него правду, какой бы она ни была, и что если теперь он изложит всю правду и не будет отступать от нее, никакого преследования со стороны прокуратуры за прошлые его заявления не будет.

Марсел изложил все правду.

Я присутствовал, когда шел разговор с ним. В сущности, вокруг стола сидел весь наш комитет — Раймонд Шиндлер, Алекс Грегори, доктор Лемойн Снайдер, Том Смит, Гарри Стигер и я. На столе стоял магнитофон. Мы хотели, чтобы слова Марсела прозвучали четко и недвусмысленно и чтобы никто не имел основания обвинить нас, что мы суфлировали ему.

Сев перед микрофоном, он начал свой рассказ, сначала тщательно подбирая слова, то и дело запинаясь. А затем, когда на него нахлынули воспоминания о нравственных страданиях, которые терзали его все эти годы, слова хлынули из него потоком с такой скоростью, что никакому стенографисту не удалось бы в точности записать его повествование. Но оно осталось на пленке.

Это был отчаянный крик человека, совесть которого не давала ему покоя все эти годы, потому что он, поддавшись давлению обстоятельств, убедил себя, что может опознать человека, в то время как он не должен был опознать его, да и вообще об опознании не могло быть и речи. Он видел всего лишь трех человек, убегавших с места преступления. Один из них на долю секунды обернулся в его сторону — и в то время Марсел был от него не ближе ста двадцати футов.

У меня есть магнитофонная запись этого разговора. Иногда, когда я хочу показать, что значит опознание как свидетельство, я прокручиваю эту ленту. Легко понять тот груз, который лежал на совести Марсела все эти годы — двадцать шесть лет! — слушая эту запись.

Так случилось, что в свое время некая радиокомпания решила «дать в эфир» одно из наших дел. Учитывая отношение Марсела ко всему происшедшему и его записанный на пленку рассказ, не могло представиться лучшего варианта, чем начать с дела Вэнса Харди. Мы решили сделать подробную запись с изложением всей его истории.

Слава Богу, что нам это удалось.

Мы выехали на место, где происходили все эти события, взяв с собой опытного техника, микрофон и катушки с лентами. Мы так все организовали, что снаружи был виден только микрофон, а записывающее устройство было укрыто в соседнем складском помещении.

За прошедшие двадцать шесть лет сцена преступления заметно изменила свой облик, и теперь по улицам мимо нас несся сплошной поток машин. Светофор был установлен и на перекрестке, где Луис Ламберт встретил свою смерть, но теперь он был постоянно загружен машинами.

Я предполагал, что Том Смит, держа микрофон, будет показывать мне, как развивались события — где Луис Ламберт вошел в банк, где он повернул за угол, где развернулась машина с убийцами и так далее. Невидимая радиоаудитория должна была получить полное представление о происходившем.