Весь Мегрэ. Том 1

Комиссар вышел, попыхивая трубкой, и медленно побрел к причалу. За спиной у себя он слышал семенящие шаги. Море поднималось. В небе скрестились лучи маяков. Только что взошла луна, и из темноты выплыл белый дом судьи; белизна его была резкой, мертвенной, нереальной.

Шаги замерли. На углу улицы сошлись два силуэта. Это Дидина встретилась со своим кривым таможенником, который поджидал ее, и принялась вполголоса что-то рассказывать.

— Интересно, отрубят ли ему голову? — произнесла она чуть громче, зябко кутаясь в шаль.

Через несколько секунд скрипнула дверь. Они вошли в дом. Сейчас они залезут на высоченную кровать под перину и, должно быть, еще долго будут шептаться в темноте.

Оставшись один, Мегрэ вдруг поймал себя на том, что задумчиво произнес:

— Ну вот и все!

Да, это был конец. Наверное, он никогда больше не вернется в Эгюийон. Для него поселок останется лишь серией отдаленных пейзажей, крохотных и в то же время поразительно четких, словно смотришь в хрустальный шар: маленький мирок, самые разные люди… Судья у камина. Константинеску в версальской квартире и его дочка, обучавшаяся в консерватории. Престарелый Хорас Ван Ушен, его слишком светлые брюки и кепи из белого сукна. Тереза, которая будет стараться любой ценой выскочить замуж. Вдова Эро, думавшая, что теперь до конца дней она обречена на одиночество в своем доме, но внезапно обретшая верзилу-сына…

В темноте раздался звук мотора, и Мегрэ вздрогнул. Но тут же понял, что старик Барито поплыл ставить верши на угрей.

Кстати! Какой сегодня прилив?

Под страхом смерти

Глава I

Первое послание, цветная открытка с изображением дворца негуса в Аддис-Абебе и эфиопской маркой, гласило:

«Рано или поздно люди находят друг друга, негодяй! Под страхом смерти, помнишь ли ты?

Твой неизменно Жюль».

Это было семь месяцев назад. Оскар Лабро получил цветную открытку через несколько недель после свадьбы дочери. В то время у него была привычка вставать в пять часов утра и выходить в своей лодке на рыбную ловлю. Возвращался он обычно около одиннадцати, и почтальон почти всегда успевал пройти раньше, оставив корреспонденцию на полке вешалки в коридоре.

В этот же час мадам Лабро делала уборку в комнатах второго этажа. Спустилась ли она уже после прихода открытки, которая, сверкая яркими красками, лежала на полке, на самом виду? Во всяком случае мужу она ничего не сказала. Он тщетно приглядывался к ней. А почтальон (он же после полудня — столяр) не прочел ли он открытку? А мадемуазель Марта, заведующая почтой?

Мосье Лабро еще выходил иногда на рыбную ловлю, но возвращался раньше, и с десяти часов, еще до того как почтальон отправлялся в свой обход, он уже торчал на почте и ждал, чтобы мадемуазель Марта кончила сортировать письма. Сквозь решетку он наблюдал за ее работой.

— Мне ничего?

— Газеты и проспекты, мосье Лабро. Письмо от вашей дочери.

Значит, у нее хватало времени, чтобы рассмотреть конверты,

прочесть, что на них написано, узнать почерк.

Наконец две недели спустя пришла вторая открытка, и заведующая почтой, протягивая ее, самым натуральным тоном изрекла:

— Подумайте! Как глупо!

Итак, она прочла первую. Эта была уже не из Эфиопии, а из Джибути, и на ней можно было видеть залитый солнцем белый вокзал.

«Не теряй надежды, свиное рыло ! Рано или поздно мы увидимся. Под страхом смерти, ты должен понять.

Привет от Жюля».

— Какой-то приятель подшучивает над вами, не так ли?

— Шутки не из остроумных,— ответил он.

Так или иначе Жюль приближался. Через месяц он еще более приблизился, так как его третья открытка — на этот раз с видом порта — имела штемпель Порт-Саида.

«Я не забыл о тебе, не воображай! Под страхом смерти, любезный! Поистине это так, а?

Твой отпетый Жюль».

С этого дня мосье Лабро перестал выходить на рыбную ловлю. От Порт-Саида до Марселя не больше четырех или пяти дней плавания, смотря по тому, какой попадется пароход. А от Марселя до Поркероля поездом или автобусом можно добраться за несколько часов.

На островке, насчитывающем каких-нибудь четыреста жителей, все знают друг друга и окликают по фамилии или по имени. Лабро был единственным, кого называли «мосье», потому что он ничего не делал, потому что у него водились деньги, а также потому, что он когда-то четыре года был мэром островка — Все еще не ловите, мосье Лабро?

И он отвечал сквозь зубы что придется. В это время «Баклан», покинувший Поркероль полчаса назад, уже причаливал к косе Жиана — на той стороне сверкающего пролива: на материке, «во Франции», как говорили островитяне Белым пятнышком он виднелся вдали. По тому, как долго он оставался у пристани, можно было угадать, много ли пассажиров и товаров он принял на борт или же явится почти пустым