Весь мир театр

На втором этаже находились покои Царя и комната Мистера Свиста. Внизу располагалось два больших помещения. В одном, судя по мебели, была столовая. В другом, где постоянно торчали охранники, — рабочий кабинет. Фандорину даже удалось рассмотреть, как в оранжевом свете керосиновых ламп поблескивают два больших лакированных шкафа необычной формы. Это несомненно и был личный архив его спекулянтского величества.

Конечно, не Бог весть какая Плевна, однако штурмом, да еще в одиночку не возьмешь. Другое дело — вдвоем с Масой.

После удачной рекогносцировки, впервые за целый месяц чувствуя себя почти выздоровевшим, он вернулся домой, четыре часа поспал, а там уже пора было в театр. Масу следовало подловить до начала репетиции, поэтому с половины одиннадцатого Эраст Петрович сидел в зрительном зале, закрывшись газетой — отличное средство избежать пустопорожней болтовни, на которую так охочи актеры. Давно замечено, что чтение газет, особенно если придать себе сосредоточенный вид, внушает окружающим почтение и ограждает от лишних контактов. А Фандорину и не пришлось ничего изображать. «Утро России» сегодня поместило интереснейшее интервью с министром торговли и промышленности Тимашевым о превосходном валютно-финансовом положении империи: в фонде свободной наличности из бюджетных излишков накопилось свыше 300 миллионов рублей, курс отечественной валюты крепнет день ото дня, и энергичная политика правительства вне всякого сомнения сумеет привести Россию на путь светлой будущности. Прогнозы Эраста Петровича относительно российской будущности были неоптимистичны, но как славно было бы ошибиться!

Время от времени он поглядывал на дверь. Труппа постепенно собиралась. Все были в обычном платье — по заведенным правилам, репетиции проходили в декорациях, но без грима и костюмов. Гениальный Ной Ноевич верил, что это «обнажает» игру актера, делая ошибки и просчеты более очевидными.

Вошла Клубникина. Эраст Петрович не опустил глаз к газете, ожидая, что вслед за ней появится и Маса, но ошибся — субретка явилась одна.

Пришлось прочитать еще одну статью, об исторических событиях в Китае. Восстание одного-единственного батальона в провинциальном городе Учань, начавшееся неделю назад, привело к тому, что китайцы повсеместно отрезают себе косы, не желают повиноваться императорской власти и требуют республики. Подумать только, какая махина пришла в движение из-за маленькой искорки — 400 миллионов человек! А европейцы, кажется, не отдают себе отчета в том, что это пробудилась великая сонная Азия. Теперь ее не остановить. Медленно раскачиваясь, набирая амплитуду, она накроет своими волнами всю планету. Мир перестает быть белым и, как говорят японцы, «круглоглазым», теперь он будет желтеть, глаза его неминуемо сузятся. Как это всё интересно!

Он оторвался от «Утра России», пытаясь наглядно представить себе пробудившуюся черноголовую Азию в союзе с просвещенной златовласой Европой. И обмер. В зал под руку с Масой входила Элиза. Они улыбались друг другу и о чем-то перешептывались.

У Фандорина с колен, шурша, упала газета.

— Здравствуйте, господа, — поздоровалась мерзейшая, прекраснейшая на свете женщина. Увидела Эраста Петровича — взглянула на него с явным смущением, даже робостью. Не ждала встретить.

А Маса посмотрел на господина с самым независимым видом и гордо выпятил подбородок. Под мышкой у японца тоже были газеты. Пристрастие к чтению прессы у него появилось недавно — с тех пор, как журналисты начали писать об «азиатском открытии» режиссера Штерна. Теперь с утра пораньше Маса скупал все московские издания.

— Сегодня нисево. Торько писют, сьто посрезавтра второе пуре-до-су-то-бу-рение, — тщательно выговорил он, кладя газеты на режиссерский столик. — И сьто пубрика зьдет с нечерупением нового ториумфа госупози Руантэн и непофуторимова Газонова. Вот тут. — Показал жирно обведенную красным карандашом крохотную заметку.

Некоторые актеры подошли посмотреть — не написано ли там и про них. Судя по выражению лиц, кроме двух главных исполнителей никто упомянут не был.

Чувствуя себя совершенно раздавленным этим новым — двойным! — предательством, Фандорин стиснул зубы. О том, что собирался наладить отношения с другом, он уже не помнил. Хотел только одного — уйти. Но сделать это, не привлекая к себе внимания, можно будет только после начала репетиции, а она почему-то всё не начиналась.

На сцену вышел Девяткин.

— Телефонировал Ной Ноевич. Просит извинения. Он у господина Шустрова, задерживается.

Актеры, рассевшиеся было в кресла первого ряда, снова встали, разбрелись по залу.

«Злодейка» Лисицкая подошла к столику, около которого голубком и голубкой сидели исполнители заглавных ролей. Взяла «Столичную молву», сладким голосом попросила:

— Милый Газонов, почитайте нам что-нибудь интересненькое.

— Да-да, я тоже люблю вас послушать! — подхватил Мефистов, улыбаясь во весь свой громадный рот.

Японец не заставил себя упрашивать.

— Сьто читачь?

— А что угодно, неважно. — Лисицкая незаметно подмигнула Мефистову. — У вас такой звучный голос! Такой очаровательный выговор!