Весь мир: Записки велосипедиста

Микрофон берет человек по имени Джимми. Я знаю это, поскольку не так давно он подходил ко мне, чтобы представиться. «Я пою по четвергам», так он выразился. Прическу Джимми сложно описать. Она похожа на панковский ирокез, переходящий в длинный хвост, но при этом еще и зализанный назад. На нем черный пиджак и галстук, на котором изображены веселенькие желтые горны. Джимми исполняет еще один старый шлягер (все они только этим и занимаются, за исключением Пола, которого больше прельщает творчество Стиви Уандера), вкладывая в него и сердце, и душу.

Посетители «Артурос», который никак не назовешь «большим» рестораном, обычно представляют собой очень пеструю компанию: кто-то слушает певца, кто-то сосредоточенно жует, а кто-то не перестает болтать с друзьями. Некоторым удается проделывать все это сразу. Благодарной такую публику точно не назовешь, но здесь это никого не пугает. Джимми поет так, словно стоит на большой сцене до отказа набитого зала, не замечая чавканья и стука столовых приборов. Он поет для воображаемых задних рядов, надрывая голос. Невероятно.

Джимми исчезает со сцены, но его аккомпаниатор, пианист-азиат, держит глаза закрытыми и, по-видимому, не замечает отсутствия певца. Вернувшийся Джимми предстает перед публикой в пиджаке кремового цвета, неся под мышкой зонтик той же расцветки. Не медля ни секунды, он затягивает песню «Пенни с небес», и можно догадаться, что весь реквизит для этого номера он приготовил заранее и держал в задней части ресторанчика. «Каждый раз, когда идет дождь… на меня сыплются пенни с небес», — и зонтик взлетает ввысь, посреди набитого зала! Официанты разносят заказанную пиццу, и обедающие просят принести еще вина — жестами, поскольку за пением Джимми никто не услышит их криков. Похоже, взрывоопасный трюк с зонтиком нисколько никого не обеспокоил и даже не удивил. Джимми принимается импровизировать, выводя такой вокализ, что мелодию уже практически невозможно узнать. Порой он подчеркивает текст театральными жестами — складывает ладони словно в молитве или подхватывает миссис Гловер, чтобы станцевать с нею несколько па. Немыслимая парочка. На его голове оказывается вдруг маленькая черная шляпа. Наконец он увлекается настолько, что оставляет микрофон на пианино, рядом с банкой для чаевых, и принимается скакать — по-настоящему скакать по залу, распевая при этом во все горло.

Затмение

Вчера, около половины пятого, когда я записывал вокальную партию на свой домашний компьютер, у меня возникло ощущение, будто внезапно что-то выключилось. Мое звуковое и записывающее оборудование подсоединено к чему-то вроде огромной батарейки, которая специально создана для того, чтобы концерт продолжался еще минут двадцать, даже если на сцене то и дело барахлит электрический контакт. И поэтому, несмотря на то что Нью-Йорк полностью погрузился во тьму, еще несколько минут я продолжаю работать как ни в чем не бывало, не подозревая о случившемся. Я аккуратно выключаю аппаратуру, покидаю студию и иду посмотреть, что же произвело этот странный звук. Вскоре я понимаю, что электричества нет, и гляжу в окно: света нет нигде, электричество отрубилось повсюду. Я наполняю несколько банок водой, ведь насос в моем доме не сможет поддерживать давление в трубах, пока свет не включится снова.

Все часы на соседних зданиях — те, что с настоящими циферблатами, по крайней мере, — показывают ровно половину пятого. Цифровые датчики погасли. Вечерний час пик в разгаре, а поскольку я живу рядом с въездом в туннель, движение на моей улице может стоять часами. Несколько такси мечутся внизу, подбирая пассажиров, но большинство вскоре направляются в гаражи. На улице стоит страшный шум. Автомобили гудят на все лады — они проснулись сразу, как только вырубилось электричество.

Я еду на велосипеде в центр: хочу убедиться, что в конторе все в порядке. Мальчишка-мексиканец на велике спрашивает у меня, как добраться до Бруклинского моста. Полагаю, он едет домой, но обычно пользуется электричкой. Я отвечаю по-испански, и он говорит, что я удивил его знанием языка — с моим-то лицом!

Мой офис опустел в один миг, все работники насмерть перепуганы: воспоминания об 11 сентября, надо думать.

После захода солнца я еду на велосипеде по Таймс-сквер, погруженной во тьму, не считая полицейских мигалок. Огромные рекламные экраны и яркое освещение, обычно видное за несколько кварталов, выключены. Вывески превратились в абстрактные пятна, сложно даже сказать, что именно рекламируется. Как ни странно, народу полно. Туристы никуда не разошлись, но ломают головы, что им делать дальше. Черные силуэты, передвигающиеся скоплениями. Тысячи и тысячи человек. Многие просто прогуливаются туда-сюда. Может, им не попасть домой. Ирландский бар на Западной 45-й улице по-прежнему открыт, и толпа его подвыпивших посетителей заполняет всю улицу.