Весь мир: Записки велосипедиста

Как заметила моя подруга С., для многих из нас свойственно стремление очернить чье-то творчество замечанием: «Но он же не особенно приятный человек». Словно тот факт, что кто-то неряшлив в выборе одежды, не подходит на роль хорошего отца, частенько звонит в «секс по телефону», помешан на несовершеннолетних мальчиках или девочках, каким-то образом подразумевает, что творчество этого человека заслуживает меньше внимания или уважения. Разве? Ведь никого давно уже не волнует, можно ли назвать того или иного художника «скрягой», «геем» — или наоборот. Большинство ценителей искусства сочтут эти факты их биографии не имеющими отношения к творчеству, они никак не влияют на то, насколько серьезно принимаются их творения публикой.

Но разве то обстоятельство, что Эзра Паунд выступал по радио, поддерживая фашистов, или что Нил Янг агитировал в пользу Рональда Рейгана, а некоторые композиторы или художники положительно отзывались о роли Сталина (или даже Гитлера), делает их творения «подозрительными» или, в некоторых случаях, даже «никчемными» для кого-то из нас? В какой именно момент жизнь человека, не касающаяся его творческого пути, начинает влиять на наше восприятие его работы? Этот вопрос как бы подразумевает, что политические симпатии или сексуальные извращения так или иначе становятся очевидными в творчестве, — а ведь я даже не говорю о произведениях, которые по сути своей являются пропагандистскими. Если мы готовы очернить монументальную архитектуру Шпеера, следует признать, что многие другие архитекторы, судя по внешнему облику их творений, также придерживаются «фашистских» взглядов, а ведь некоторые из них работают и сегодня.

Где же следует провести линию? Должны ли мы оценивать искусство исключительно по произведениям, предстающим перед нашими глазами?

История PowerPoint

Я читаю лекцию о компьютерной программе создания презентаций под названием PowerPoint. Дело происходит в калифорнийском университете в Беркли перед публикой, состоящей из легендарных IT-шников и ученых. За последние пару лет я сделал несколько коротких «фильмов» в этой программе, которой обычно пользуются бизнесмены и преподаватели, создающие в ней слайд-шоу и презентации. В своих фильмах я заставляю стрелочки и эротические картинки растворяться, двигаться, меняться — и никому не приходится щелкать по кнопочке «следующий слайд». Эти бессодержательные «презентации» прокручиваются сами по себе. Я прикрепил к ним и музыку — звуковые файлы, — так что в результате получилось нечто очень похожее на короткометражные абстрактные арт-фильмы, использующие знакомый (для некоторых) стиль этой программы. Я убрал, а точнее просто не использовал то, что обычно называют «контентом», так что остался один голый каркас: медиум, придуманный для передачи смысла. Здесь, в Беркли, выступающие обычно рассказывают о своей работе, но я предпочел рассказать собравшимся историю компьютерной программы. Я говорю о людях, которые изобрели и усовершенствовали ее, я предлагаю свой субъективный взгляд на PowerPoint — а также точки зрения ее приверженцев и критиков.

Я не на шутку волнуюсь. Многие из парней, превративших PowerPoint из идеи в рабочую программу, сидят в этом зале. Что они могут подумать о том, как я использую их детище? Почему они не перехватят у меня инициативу — им стоит только встать с места и указать на мои ошибки. Да они могут вызвать меня на дуэль, выставить на посмешище!

К счастью, я веду рассказ не о тонкостях программирования, а о вездесущности программного обеспечения и о том, как из-за ограничений своей работы — того, что и как программа делает, — PowerPoint ставит пределы содержанию презентации, а значит, и самой дискуссии. Все медиа до какой-то степени ограничены: что-то одно они делают хорошо, совершенно выпуская из виду все прочее. Не бог весть какое открытие, но, напомнив об этом, я надеюсь развеять миф о «нейтральности», окружающий многие программные продукты.

Я хочу также донести до своих зрителей мысль о том, что разговор в формате слайд-шоу — в том контексте, который использует именно эта программа, — стал чем-то вроде ритуального театра, развившегося в конференц-залах и комнатах для совещаний, далеких от сцен Бродвея. Никто не станет отрицать, что доклады и лекции сродни выступлению на подмостках, но мы опять же сталкиваемся с устойчивым мифом о присущих им объективности и нейтральности. В этих корпоративных и академических «театрах» работает невысказываемое вслух предубеждение: выступление — это работа на публику, а потому не имеет отношения к «реальности». Признать лекцию выступлением — все равно что предать ее анафеме. Мне хочется немного рассеять этот миф подлинности, но при этом обойтись без резких выражений и не заставить публику скучать.