Весь Тайгер Манн

Уолли Гиббонс нашел меня в семь часов вечера в баре на Сорок четвертой улице. Он был вместе с Дэйвом Северном, политическим обозревателем его газеты. К тому времени я прочел все утренние газеты, собрал вырезки и стал раскладывать их на столе в шахматном порядке. Каждая вырезка была частью официального сообщения, и я надеялся, что раз к этому делу допустили репортеров, то Северн мог пронюхать что-нибудь новенькое, нос у него был достаточно длинным.

Но в газетах все сводилось к одному: Габен Мартрель, ключевая фигура в операциях Советов, попросил политического убежища в первый же день своего приезда в Америку с делегацией для переговоров по разоружению.

После того как Уолли объяснил нам детали, мы выпили и заказали ужин.

Дэйв знал, кто я, но его язвительная улыбка не стала при виде меня более презрительной. Эти репортеры могут беседовать с президентами и с убийцами, не меняя выражения лица. И все же я понимал, что мои вопросы не вызывают у него особого энтузиазма.

— Раз уж ты влип в это дело, Тайгер, каковы твои планы? — спросил Дэйв.

— А!..

— Газеты ничего не получили. Был приказ — ни звука, понимаешь?

Я молча кивнул.

— Уолли не дал мне подсыпать деталей в мою статью. Плохо, что придется молчать.

— Лучше уж так, — сказал я ему.

Он отхлебнул свой мартини и ухмыльнулся:

— Я знаю, почему тебе дали такое безумное прозвище...

— А вот и нет. Мой папаша окрестил меня Тайгером. Это не кличка.

— С ума сойти! Однако к делу. Зачем ты здесь?

— Габен Мартрель! — ответил я.

Они обменялись быстрыми взглядами, и вся их веселость куда-то исчезла.

— Ты что-то крупно играешь, Тайгер, — сказал Дэйв. — Они этого парня держат за семью замками и будут держать. Никто к нему не пройдет, кроме наших разведчиков, пока он не расскажет все, что должен рассказать.

— Это меня и занимает.

— Что именно?

— Например, что ему мешает заговорить. Он может получить политическое убежище и не разглашая особых тайн.

— Понимаешь, на эту тему нам ничего не сообщили, но я слышал... конечно, не из официальных источников, что сам он очень хотел бы высказаться.

— Ну и пускай говорит.

Они опять переглянулись.

— Ты что-то проведал?

Дэви наклонился ближе к столу:

— Что?

— Имя Габена Мартреля уже появлялось в газетах несколько лет назад. Ты проверял, по какому поводу?

— Нет. Наши эксперты знают его по официальным каталогам и по политическим выступлениям. Он всегда был глубоко в тени. Но в последние годы стал выдвигаться, потому что правительство сместило многих лидеров. Он стал ответственным за африканские и панамские инциденты. Больше о нем ничего нет.

— Придется еще немного покопаться в грязи, дружище.

— Ты что-то уже раскопал, Тайгер. Что это?

— Может быть... Я точно помню, что его имя уже появлялось в газетах.

Северн откинулся на спинку стула, посмотрел на меня и кивнул:

— Если так, то я это найду!

— Хорошо, посмотрим завтра вместе.

Принесли ужин, и мы принялись за еду. Уолли Гиббонс казался взволнованным. Когда его глаза встречались с моими, тут же опускал их в тарелку. Он был бродвейским репортером, писал статьи о музыкальных шоу и ревю. Его деятельность строго ограничена скандалами в сфере звезд, звездочек и жизнью полусвета.

В начале девятого мы простились, и когда я, усадив их в такси, отправился по Бродвею в контору Эрни Бентли, то чувствовал, что у меня на душе скребут кошки. Я знал, что застану Эрни, так как он уходил в работу с головой и время для него не имело значения.

Во время войны Эрни участвовал в Манхэттенском проекте, демобилизовался в сорок шестом и работал в химическом отделе крупной нефтяной компании до тех пор, пока Мартин Грейди не вспомнил о его изобретательских талантах. Хорошая зарплата и свобода действий сделали для него больше, чем правительственная поддержка. Если дело доходило до важных событий, подобных нынешнему, он оказывался единственным человеком, который мог с легкостью волшебника сотворить из воздуха все — начиная от документов и кончая новорожденным младенцем.

Но ничего особенного мне не требовалось. Среди хозяйства Мартина Грейди были два издательства, выпускающие популярные толстые журналы, и мне понадобилась журналистская карточка и кое-какие фотоигрушки.

Эрни хватило пяти минут, чтобы сделать карточку, вручить мне «лейку», другие вещи и взять с меня расписку.

X. Толбот стал теперь представителем четвертой власти — прессы.

— Настоящее дело, Тайгер? — только и спросил Эрни.

— Кто знает.

— Думал, что ты сегодня женишься.

— Я тоже так думал.

— Дай мне поразмыслить, голубчик, а то я начал одно исследование, и если...

— Это «Платон», Эрни. Ты автоматически подключаешься к операции.

Он протяжно свистнул:

— В последний раз подобное было три года назад. Кто теперь?

— Габен Мартрель — советский перебежчик.

— Думаю, с этим делом связано немало. Что известно сейчас?

— Почти ничего. Он еще не пришел в себя, и к тому же к нему нельзя подступиться. Мысленно твержу про себя его имя, и сдается мне, что я уже слышал его когда-то, но когда? Тем не менее он разведчик и его пока держат взаперти.