Вес

Мы стояли в линии по подразделениям буквой «Г». Эта часть размещала около полутысячи бойцов. Выдался такой период: все находились в части, и никакое подразделение не было выслано ни на какой полигон или в командировку. Сержанты, стоявшие в командирской колонне, вышли из строя четырьмя строевыми шагами (два прямо, налево, два прямо, и поворот налево) и стали каждый лицом к своему подразделению. Каждый из них открыл красную папку, названной «книга учёта вечерней поверки», а в простонародье «вечеруха», как и само мероприятие. С самого первого дня нам внушали что это священный воинский ритуал, который строго запрещается нарушать, и быть на этой поверке, строго обязан каждый. Нам доносили её суть через великую Отечественную войну: после боя, вечером, солдаты становились, и их пересчитывали, называя их фамилии, кто не отозвался, считался убитым. Один офицер мне трактовал смысл этой проверки личного состава во время распада советского союза. Тогда служить отправляли чем дальше от дома, тем лучше. И когда распался союз, многие солдаты уходили самовольно из частей. Зачастую это были ребята из Закавказья; их таким образом проверяли. Нет сегодня, завтра, неделю, и просто вычеркивали из списка, нет и нет, кто его в этот Азербайджан поедет искать по тем горам? Однако в наши дни смысла в этой вечерней поверке никто никогда не видел. Войны нет, самокатов1 нет, а просто как чтить память, стоит ли оно того? Я рассматривал это как прогулку перед сном, подышать воздухом напоследок, очень даже полезно, а если еще и зол, или настроение веселое, то и поорать песен можно вдоволь. На гражданке ты где еще так покричишь во всю глотку? Вряд ли кто-то этим занимается, идя по улице, а тут обязан. Даже сами офицеры относились к ней не со стороны священного ритуала, а со стороны занятости личного состава. Глядишь, на полчаса заняты, уже хорошо. А кто косонуть2 решил и не пойти, если отстрелит

3 такого, использовать в своих целях, или для разгона4, или просто банально наорать и наказать парочкой нарядов (наряды не выходят на вечеруху).

Стали звучать фамилии военнослужащих, а в ответ громко выкрикивали со строя «Я». Кто-то орал со всей силы показательно, от хорошего настроения, кто-то тихо говорил «я». Список фамилий закончился, и сержант, отровняв нас, пошёл делать доклад дежурному по батальону. В строю уже начались шорохи, разговоры шепотом, переходящие в тихий тон, шевеления, кручения.

– Эээ бля, какая команда была? А? Смирно! Стали ровно, и по затыкали свои ебальники, не напизделись за день? Щас будете тут до утра стоять пиздеть!

Это проорал дневной ответственный лейтенант. Все резко стали ровно, гул плавно, но быстро утих. Дежурный по батальону дождался последнего сержанта, снова отровнял всех и ушёл делать доклад дежурному по части.

– Сегодня нормальный дежурный, можно организовать. Этот кэп забитый хуй, он даже на этаж не поднимается, сегодня Сова сам понесет расход к нему на КПП.

– Не-не-не, я не буду, меня ещё засосет 5из-за вас, на губу отправят… ахахаха, ясен хуй бахнем!

Перешёптывались двое пологенов6

в конце строя.

– ОТСТАВИТЬ РОВНЕНИЕ, ВОЛЬНО! – крикнул дежурный по батальону, сержант снова вышел перед строем уже вялыми шагами, лениво открыл вечеруху и стал медленно зачитывать статьи:

– Статья четыреста сорок седьмая, членовредительство, уклонение от воинской службы путём членовредительства наказывается…

Дневной ответственный летёха уже куда-то отошёл и, вероятно, уже готовится уйти домой. Строй снова начал жужжать, кто-то обсуждал какие-то билеты. Слышались оскорбления друг друга вроде «слоняра7 потыканная…», «слон у нас только один…». Дежурный по части распустил дежурных, и они рассыпались из своей шеренги с центра плаца, каждый в направлении своего подразделения.

– Вторая рота напра-во, шагом марш.