Веселое горе — любовь.

Зеленый мир звенит, кипит и плещет,Зеленый мир утраченного детства,Осыпанный густой щетиной хвоиИ брызгами обветренных озер.Вот первые сомненья и раздумья,Внезапные. Да, детство скрылось.Нам ведь немного жалкоЕго забав и развлечений милых;Его причудливых смешных проделок;Его багрянца, красящего щекиВ минуты кратковременного гнева;Обид, которые, как дождь, непостоянны.Нам детство мило Все плохое стертоТеченьем времени. Нам кажется прекрасным

Его так быстро отцветающий огонь...

Петр Михайлович остановился, вытер лоб платком:

— Плохо?

— Нет, — заторопилась Лида. — Вы настоящий поэт. Не ожидала.

— Это здорово, — поддержала Варька, бросив быстрый взгляд на сестру. — Точно, как у Маяковского.

— У Маяковского лучше, — вздохнул учитель. — Мне так век не писать.

— И верно, — быстро согласилась Варька. — Рифмы нету и ничего другого...

— Это белые стихи, — забеспокоился учитель. — Тут рифма не нужна.

Лида, хмурясь, посмотрела на Варьку. Та перехватила взгляд и вся сжалась. «Еще треснет по шее, — подумала она, — бешеная какая-то стала».

Учитель еще почитал немного, торопливо простился и ушел.

— Не обязательно словами сыпать, — заметила Лида, — можно и помолчать, если чего не знаешь.

В понедельник, вернувшись позже обычного с работы, Варька спрятала деньги в коробку и раздраженно сказала сестре:

— Чудак он какой-то, учитель этот: тебя нет — молчит, при тебе — слова из него, как пиво из бочки, хлещут. Почему?

— Не знаю. Компанию, верно, любит.

— Ко-ом-панию... — уколола Варька. — Ты губы крась, бледные совсем.

— А зачем?

— Он на тебя такую посмотрит, и я разонравлюсь.

— Ты не разонравишься, ты вон какая нахальная.

— Не нахальная, просто практичная. Размазня никому не нужна.

Варька все чаще и чаще заговаривала с Лидой о комнате.

— Ты попросила бы в цеху, — выговаривала она сестре, — пусть какую-никакую комнатешку выделят. Не втроем же нам жить.

— Не стану я просить, — хмурилась Лида. — Выйдешь замуж — в общежитие уйду.

— Ну, твое дело.

Как-то Лида спросила:

— У вас что-нибудь с Петром Михайловичем было?

— А что должно быть?

— Ну, говорила ты с ним о женитьбе и вообще... Встречалась?.. Гуляла?..

— Ни к чему это. Я скажу, он на веревочке за мной побежит.

В пятницу Варька, возбужденная, прибежала домой, бросила сестре:

— Завтра оденься покрасивше, я к тебе Петра Михайловича пораньше пришлю. Знаешь, о чем говорить-то надо?

— Знаю, — побледнела Лида. — Присылай.

Петр Михайлович явился, действительно, раньше обычного. Одет он был в новый, еще не облежавшийся на нем костюм, темно-синий, с белой искоркой. Серую велюровую шляпу держал так неловко, точно она обжигала ему руку.

— Я пришел, — сказал он, спотыкаясь языком, — поговорить о важном для меня, Лидия Андреевна Вам Варя говорила?.. Может, не вовремя?..

— Нет, отчего же.. Об этом всегда вовремя, — сухо сказала Лида.

Расстались они через полчаса, и девушка бессильно опустилась на стул, тихо заплакала. Но как только пришла сестра, утерла слезы.

Варька явилась взвинченная, прохаживалась по комнате, ворчала:

— Мебели кот наплакал... Ну, говорил о женитьбе?

— Говорил.

— Не врешь?

— Не вру.

— Ну и ладненько. Я тебе завтра помогу в общежитие перебраться.

Еще раз внимательно осмотрела комнату, ровно сказала сестре:

— Нет, не думай, что я черствая какая-нибудь. Ты мне много помогала, я помню. Только ведь втроем никакой жизни не может быть.

— Почему же?

— Господи! Не девочка, чай!

Посмотрела на сестру и, вдруг решив, вероятно, что та может заупрямиться и не уйти в общежитие, бросила почти с ненавистью:

— Хватит! Натерпелась я всякого от тебя, святая!

Лида не выдержала. Прикрыв глаза ладонями, будто от удара, вскочила со стула. Лицо ее стало мертвенно-бледным. Она пыталась сдержать слезы, готовые вот-вот закапать из глаз, кусала губы.

Медленно подошла вплотную к Варьке и, поколебавшись несколько мгновений, вдруг прокричала в лицо этой измотавшей ей душу девчонке:

— Ты не очень-то фасонь, Варька! Не очень! Я, может, за Петра Михайловича замуж выхожу! Вот как!

Варька пристально взглянула на сестру и поняла, что та говорит правду. Судорожно открыла рот, глотнула воздух и внезапно, как это бывает у людей наглых, но слабых духом, заревела отчаянно и визгливо:

— Что же я теперь, отец-мать, делать буду?

Впрочем, она быстро успокоилась, вытерла слезы и кинула сестре через плечо:

— Черт с вами! Очень он мне нужен, христос этот!.

Вечером пришла с работы, молча увязала в простыню свои вещи.

— Ты куда? — спросила Лида. — Или тебе тут места мало?

— Ничего, — усмехнулась Варька, — не пропаду. У меня еще один на примете есть.

— Ну смотри. Тебя же никто не гонит.