Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

В один прекрасный день мать потащила на мельницу мешок зерна. На обратном пути она попала под ливень, промокла до ниточки и в тот же вечер слегла. Когда я прикоснулся к материнской груди, мне показалось, что рот мой обожгло раскалённым железом. Я зло огрызнулся и ровно девять дней не притронулся к ней и, словно кошка, лакал коровье молоко. Мой отец помчался в Они за врачом. Врач дал матери какое-то лекарство, и больной стало легче. Она задремала, а потом заснула, да таким крепким сном, что её никак не могли добудиться.

— Элисабед! Элисабед! — орали ей в ухо на все лады. Но как камень ничего не слышит, так и мать моя ровным счётом ничего не слыхала, даже бровью не повела. Дед притащил две тяжёлые доски и принялся ими колотить друг об дружку.

— Бааах! Бууух! Бааах! Буаах!

Потом он стал бить по ним молотком.

— Бууух! Бааах! Бууух! Бааах!

Отец зажал свинью в дверях и заставил её пронзительно визжать.

Бабушка Гванца забила сначала в дайру, а потом стала стучать в медный таз.

— Дзинь-дон! Дзинь-дон! — раздавалось на всю округу.

Дядюшка Пиран схватил стоявшее у стрельчатого оконца ружьё и как безумный принялся палить из него, а горы подхватили и разнесли звуки выстрелов на весь белый свет.

Но она и глазом не моргнула.

Тут уж наши не на шутку всполошились и встревожились, решив, что с ней случилась беда.

Тогда дед поднёс ко рту матери зеркало: оно запотело. Отец дотронулся до неё — тёплая. От радости семья чуть в пляс не пустилась: жива!

Но что делать, — прошёл день, второй, третий… а она так и не просыпается!

Лукия заключил: летаргический сон одолел её, и пока сон не выйдет, нечего и пытаться будить её, всё равно не проснётся. Вот тогда-то я вспомнил, что стоило мне хоть разочек пискнуть ночью, как мама, как бы крепко она ни спала, тотчас же вскакивала и, бросив все свои сны, принималась меня баюкать. И я подумал: — Отчего не попробовать?

И вот я напрягся, разинул рот до ушей и пискнул, как кошка. Не успел я рта раскрыть, как мать, тотчас же вскочив с постели, испуганно воскликнула:

— Ай! Что это с Караманчиком?!

Я виновато притих.

— С ним ничего, детка, что же с ним может быть! А вот ты, как ты? — засуетилась бабка.

— Мне-то хорошо. А почему же он плакал? Вы что-то от меня скрываете!

Повернувшись ко мне, бабка разлилась в благословениях мне и моему плачу. Я понял, что сделал что-то хорошее и заржал от удовольствия. Тогда мать успокоилась, глаза её засветились, и лицо расплылось в улыбке.

Тут я осмелел и потребовал, чтобы она немедленно прижала меня к своей груди. Бабушка Гванца развязала мне пелёнки, схватила меня как мяч и тотчас же сунула в постель к матери.

Прошло ровно девять дней с тех пор, как я в последний раз держал во рту грудь, и, соскучившись, я надолго к ней присосался. Ох, как бабушка была счастлива; она готова была схватить дайру и пуститься с нею в пляс.

Замученная свинья тоже взвизгнула с облегчением, и теперь, мирно похрюкивая у дверей, просила чего-нибудь поесть.

Суетился радостно дед, а дядя, схватив шомпол, принялся с ожесточением чистить ружьё. А отец почему-то взволновался сильнее уже после того, как супруга его благополучно выбралась из своего сонного состояния.

Вот так, дорогие мои! Теперь вы видите, какое волшебное действие может оказать плач ребёнка! Правда, философствовать — дело не моё, но одно я вам всё же скажу: там, где не слышно детского плача, там плачет всё остальное: и дом, и двор, и дверь, и калитка, пашня и виноградник, камень и земля, винный кувшин и амбар. Там и солнце толком-то не греет, и луна не светит, и ни вино, ни вода не имеют вкуса, — сегодняшний день не весел, да и завтрашний без надежд. И чем горше ревёт ребёнок, тем слаще на душе, ибо рёв его — это самое истинное восхваление бессмертия, неиссякаемости жизни. Всё это я читал в книгах старых мудрецов.

* * *

Небось, вы теперь надивиться не можете: как это он, мол, помнит об этом? И впрямь, что может знать грудной младенец! Но не надо удивляться, лучше послушайте, что я вам расскажу!

Когда я ещё был юношей, присутствовал я при странном споре. Тётка Кечошки, Элпитэ, рассказывала моей матери про свою свадьбу, что-де под самый конец пира Адам Киквидзе вылил из рога вино под стол, оно разлилось по полу, подружка жениха поскользнулась и распласталась на полу. Но тут в разговор вмешалась Ивлита, дочка Элпитэ:

— Мамочка, ты путаешь, кузнец Адам на твоей свадьбе не был!

Элпитэ заупрямилась:

— Был!

— Не был! — твёрдо стояла на своём дочка. — Не был!

— Посмотрите-ка на неё! — рассердилась Элпитэ. — Дочка лучше знает, что было на свадьбе её матери!

Поднялся шум. Они поспорили на шёлковое платье. Порасспросили об этом соседей, родственников, — победила дочка и получила материнское шёлковое платье. Вот видите, чего только не бывает на земле!

Ивлита столько раз слышала от родственников и окружающих про эту свадьбу, что знала всех наперечёт, кто на ней побывал.

Вот вам пример, как можно выиграть не только шёлковое платье, но и кое-что получше!

Первое слово и чужой кусок