Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Сват задерживался. Чего я только не передумал! Надежды мои на светлячка были похожи, то загорались они, то меркли. А кони мирно травку пощипывали. Минуты мне вечностью стали казаться. Тогда-то я понял, что ничто с ожиданием не сравнится. Кругом было очень тихо, и от этого шум реки слышался ещё сильней. Где-то вдруг закричал выскочка-петух, решив, видно, что возвещает рассвет. Не знал, бедняга, что это луна-обманщица его с толку сбила. В полночь тучка какая-то спеленала эту обманщицу и за гору потащила. Обрадовался я, словно чуму от меня отвело, и благословил появление тучки этой.

Остались мы совсем одни: я, ночь, да шум реки. А сват всё не появлялся. Рассердился я, нашёл большой камень, уселся на нём как на стуле, буркой прикрылся и задремал.

Не знаю, сколько я спал, как вдруг услышал голос свата.

— Эй, Караман, где ты там?

Вскочил я, словно холодной водой облитый, и как закричу.

— А-у!

— Тише, чего орёшь-то, заснул небось? — появился из темноты сват. — Тоже мне похититель, соня ты, вот кто! — сказал он насмешливо.

— Как так соня, кацо! Притаился я просто, — стал я оправдываться. — Один ты, или как?..

— Раскрой глаза получше, парень. На, получай! Этого ангела бог специально для тебя создал. Желаю состариться вместе в любви да сладости и ныне, и во веки веков, аминь!

Вместо того, чтобы забрать у Ареты драгоценную добычу, схватился я вдруг за сердце, чуть было из груди у меня оно не выскочило.

— Скорее, увалень, светает уже.

— Чтоб для наших врагов никогда не рассвело!

Сват подвёл ко мне закутанную в бурку девушку, схватил я её как божий дар и в упоении прижал к груди.

— Э-э, кацо, что это у неё лицо башлыком перевязано? — спросил я в разочаровании.

— Да, лицо я ей башлыком закрыл, а руки концом его перевязал. Так-то надёжней, от предосторожности голова ведь не болит… а вдруг ей закричать захочется, тогда как, а?..

— Это, конечно, правильно, но…

— Что но, не задохнётся, не бойся. Ах ты, разбойник, тебе бы сразу целоваться. Потерпи немного, успеешь ещё. Предупреждаю тебя, не развязывай башлыка, пока на место не придёте, — наставлял меня сват.

В это мгновение драгоценная ноша казалась мне легче пёрышка. Наконец-то смилостивилось надо мной небо, дождался я своего счастья!

Через минуту я уже сидел на коне, а рядом со мною сидела девушка. Для неё я заблаговременно второе седло приспособил, я ведь мужчина сообразительный.

— Скачи, чего ждёшь? — торопил меня сват.

— Батоно Арета, в этой суматохе я шапку потерял, может, найдёшь…

— Кто в такое время про шапку спрашивает, парень? Тут в пору голову потерять. Скорее! Чего мешкаешь? А то ведь и вправду голову потеряешь.

— Позор-то какой без шапки, шапка ведь, знаешь, поди…

— Знаю, знаю, снимешь потом у девушки башлык и закутаешься! Только быстрее уезжай, не тяни! Да помни, женщины смелых любят. Сперва сердиться станет, а уж потом плющом обовьётся. Храни тебя бог! Поезжай с миром.

— А ты разве не с нами?

— А кто же тебя прикрывать будет? Того гляди погоня нагрянет, забыл, что ли?!

Я пришпорил коня и помчался во весь опор. Пересекли мы ручей и в поле выехали. Как только деревню миновали, послышался одинокий выстрел, но был он так слаб, что даже эхом в горах не отозвался.

«Вдруг это в Арету выстрелили?» — подумал я, но тут же успокоился; не так-то легко всадника настичь в темноте выстрелом. Да и бурка защитит…

Крепко держу я девушку, к себе прижимаю, знаю, никто её у меня отнять не сможет, никто меня не одолеет.

Эх! Жив был бы сейчас дед мой блаженный, видел бы он меня, какую женщину я себе добыл!

А девушка молчит, звука не издаёт и вовсе, не потому, видимо, что рот у неё башлыком завязан, нет! Скорее всего от страха молчит.

— Не бойся, генацвале, со мной тебе бояться нечего! Пули нас не настигнут — бурка не позволит, и никто тебя отнять у меня не сможет!

Где-то вдалеке снова выстрел прозвучал. На этот раз горы откликнулись.

«Может, это Арета из пистолета палит, у него ведь он за поясом торчал», — подумал я.

Но стрельбы больше не слышно. Я ещё крепче прижимаю к себе девушку, рукой обхватываю её талию.

Наконец опасность миновала. О как хочется мне увидеть испуганные глаза Цицино, которая мне дороже всего на свете. Но между нами ночь, и она мешает мне, — ночь и башлык!..

Девушка вцепилась в меня. Ну, а я — мужчина же я в конце концов! — терпел, терпел, а потом взыграла во мне кровь, забурлила в жилах, заколотилось в груди сердце, словно дружки на конях в бешеной скачке понеслись со мною рядом на свадьбу.

Наконец мы достигли отмели, на которой река растекалась ручейками. Проскакав отмель, я почувствовал себя, как дома, и совсем успокоился, расслабил поводья и пустил лошадь шагом.

— Всё ещё боишься, ангел мой? — спросил я девушку. Она в ответ издала короткий стон и затрепыхалась, давая мне понять, что пора её освобождать из плена.

Я освободил ей связанные концами башлыка руки, крепче обвил её стан рукой и теснее прижал к груди. Девушка присмирела, как перепёлка. О, боже! Неужто бывает что-нибудь слаще этих мгновений?