Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Мне почудилось, будто вокруг зашуршал тёплый снег, и всё стихло. Во сне я увидел себя в белой бурке, рядом с женой. Но никто не лез мне под бурку, да и пальбы тоже никакой не было. Был только снег, тёплый и пушистый. Снежные хлопья были не только белые, а самых разных цветов, и сияли они над землёй словно множество маленьких радуг. Внезапно у меня появились крылья, я взлетел, а хлопья снега подхватили меня и понесли высоко-высоко… кажется, за солнцем…

Такой прекрасный сон приснился мне впервые. До этого мне всё снились визжащий барсук и солдат с ружьём…

И всё же с дядей мне было лучше. В то время, как я лежал здесь между бабкой и дедом, мои каламани остались под дядиной постелью. Эх, как я им завидовал!

На другой день я уже забыл о своём намерении жениться и помирился с тётей Эдукией. Она надавала мне столько леденцов, что их хватило на весь день. К тому же, я видел, что все старались обласкать её, и мне расхотелось ссориться с ней.

* * *

Прошло некоторое время, и дядя привёл новую охотничью собаку. Лапы у неё были длиннее, чем у прежней, звали её Царбуа. Так вот, эта Царбуа, недолго думая, на второй же день уважила нас, стянув из кухни копчёного гуся. Бабушка страшно рассердилась, мама нахмурилась, а тётка Эдукия, которая до этого всё смотрела дяде в глаза, тоже не выдержала и сказала:

— Ты что ж, привёл её, чтобы она у нас на кухне охотилась? Убери её немедленно, не то ещё и блох разведёт.

— Вот и отлично, — вымолвил дядя. — Будешь чутко спать, и лиса кур не потаскает.

В субботу Царбуа проглотила целый мчади, схватив его с жаровни, а в воскресенье ухитрилась стянуть ветчину, прямо из кастрюли. Мама огрела её дубинкой. Впервые увидел я дядю таким рассерженным:

— Смотри, Элисабед, — гневно сказал он маме, — коли убьёшь собаку, клянусь всеми святыми, не обижайся потом на меня. Такой собаки днём с огнём не найти, а лает так, что не только зайца, но и камень заставит прыгать.

— Кого это она там заставляет прыгать — не знаю, но вижу, что очень уж бессовестно ведёт себя. Скоро, того гляди, начнёт кур рвать, потом яйца таскать, а мы — стой и смотри, да? — разгорячилась мама.

— Ну и что, вчера она съела сухой мчади и расцарапала себе горло, а сегодня, чтобы смягчить его, поела горячего мяса, — решил отшутиться дядя.

Мама ничего не ответила и молча отошла от упрямца.

За обедом дядя брал себе один кусок, второй отдавал собаке. Словом, собака встала между братьями и, представьте себе, эта негодница заставила разлаяться всю семью.

Наша большая семья распалась на две.

Отец с дедом построили для дяди Пирана новый дом, неподалёку от нашего. А моему отцу, как старшему, достался старый.

Ночной переполох и освящённые яйца

Вот и зима кончилась.

Настала весна.

Не знаю, кому что она принесла, а у меня лично отняла два передних зуба. Один зуб бабушка Гванца вытащила, потянув за накинутую на него нитку, и так ловко, что я и не заметил, а второй я вытащил сам. Забросив зуб на крышу дома, я прокричал:

— Мышка, мышка, давай поменяемся с тобой зубами!

Так меня научила бабушка Гванца, я впервые тогда узнал, что у мышей зубы словно железные и они свободно прогрызают ореховые скорлупки и кору. Как уж тут не позавидовать таким зубам, особенно мне, любителю полакомиться.

В прошлом году отец, вернувшись с промыслов, привёз мне красные чувяки, конфеты и печенье. Печенье и конфеты я тут же съел, а чувяки оказались мне велики, и мать спрятала их в сундук до пасхи.

Наконец наступила долгожданная пасха, и я от радости готов был кувыркаться и прыгать.

Этот день радовал меня ещё и по другой причине.

Бабушка Гванца собиралась красить яйца в красный цвет. Больше всего яиц доставалось обычно мне, и я устраивал настоящий яичный бой, беспощадно колотя яйца друг об друга. А потом ел и ел их. Вы уже знаете, что ваш покорный слуга большой до них охотник. Ради такого лакомства он готов снова сесть в большую плетёную корзину и покатиться вниз с самой высокой скалы!

За несколько дней до пасхи дед выбрал специально для меня четыре огромных яйца. Два из них он завернул в тряпку и повесил над очагом: продымятся, мол, и станут крепче, два других сварил в известковой воде, обещав мне, что скорлупа их станет твёрдой как камень. Эти яйца, предназначенные для боевой схватки, он положил отдельно, чтобы не смешать с остальными. Ночью перед самой пасхой сквозь сон я услышал, как бабушка вскрикнула. Вокруг темно, ни зги не видно. Послышался сдавленный шёпот:

— Тише, мать, не разбуди ребёнка! Ты что, сдурела?

— Кто-то стрелял в нас! Разве ты не слышал? — сказала бабушка дрожащим голосом.

Мне тоже послышался какой-то треск, но не думаю, чтобы это был выстрел.

— Точно стреляли из ружья! В уши мне так бабахнуло, что я чуть не оглохла.

— А выстрел близко раздался?

— Рядом!

— Не померещилось ли тебе, старая?

— До сих пор мне ещё никогда ничего не мерещилось. За что же вдруг теперь отец небесный прогневался на меня?

— Интересно, кому же это приспичило пугать нас, да ещё перед самым светлым воскресеньем?