Веселый прогульщик

Что ж, решил Федя, если ему сейчас не хватает знаний, чтобы сразу делать выводы, он будет действовать не методом гениального Шерлока Холмса, а методами Пуаро, Мегрэ и Дюпена. Пуаро — наблюдение, Мегрэ — слежка, Дюпен — четкий логический анализ полученной информации. Наблюдать он будет за всем, что творится в классе и вокруг Оли, следить — за Артемом и писателем Сашей, а дома будет рассуждать и анализировать, вот как сейчас за письменным столом.

Федя чувствовал, что за три дня стал совсем другим человеком. Будто не на новую квартиру переехал и школу сменил, а, как в сказке, в трех водах искупался. Но задумываться над своим поведением у него сейчас не было времени. Каждое утро он спешил в школу, как фанат «Спартака» на матч любимой команды. Он боялся опоздать, посещал все уроки, мало того, стал готовить все домашние задания. На четвертый день он не взял даже с собой в школу никакой книжки, кроме учебников. Это потому, что даже на всех уроках он теперь боялся упустить малейшие детали из поведения одноклассников, а прежде всего Артема. К тому же он перестал избегать общения с ребятами, наоборот, старался включиться в разговоры и игры с единственной целью — выведать что-нибудь новенькое.

С Олей он больше не садился, а место выбирал так, чтобы видеть и ее, и Артема, и вообще весь класс — на задней парте одного из крайних рядов. Наблюдение стало сутью его жизни в школе.

Очень скоро Федя понял, что черный маркер вообще не может являться уликой. Такой маркер лежал в пеналах девяти из десяти его одноклассников. Может, только у него, Феди, да у Петьки Кочеткова, который пенала никогда с собой не носил, а ручку часто просил у товарищей, не было черного маркера.

«Хоть Петьку можно исключить из числа подозреваемых», — вздохнул с облегчением Федя, но тут же сообразил, что надпись с тем же успехом можно сделать и чужим маркером. Впрочем, Петьку он все-таки исключил, а вернее, и не подозревал вовсе, потому что, только взглянув на его простоватую веснушчатую физиономию, сразу понял предел возможностей классного шута — подножка на перемене или плевок из трубки жеваной бумагой во время урока, а на хитрое, продуманное преступление он просто не способен.

Следующее разочарование постигло Федю на географии. Он хотел посмотреть, каким почерком написана на парте зловредная для Оли фраза. Увы, парты блистали чистотой. Наверное, учительница велела дежурным отмыть их как следует. «И тут облом, — грустно заметил про себя добровольный детектив. — Не додумался посмотреть раньше. Только кто же знал, что придется стать сыщиком?»

В довершение всех неприятностей в тот день, когда Федя привычно уже подошел после уроков к Артему и спросил:

— Ну, идем, что ли? — тот уставился на него, как бы не понимая, и ответил вопросом:

— Куда? — Как куда, домой, — опешил Федя.

Вокруг них сновали, топоча и гогоча, одноклассники: всем не терпелось покинуть стены надоевшей за этот день, да и вообще, школы.

— А-а, — Артем на мгновение замялся. — Извини, чувак, нам сегодня не по пути.

При этом Артем вертел головой, отыскивая кого-то в выплескивающейся из класса в коридор шумной толпе. Оля вынырнула неожиданно, прямо из-за спины Артема.

— Ты готов? — крикнула она, на ходу хлопнув Артема по плечу, а на Федю даже не взглянула.

— Всегда готов! — гаркнул невесть откуда взявшийся Петька Кочетков и отдал пионерский салют.

Артем подхватил свой рюкзак, догнал Олю, они вышли, сели в ее «Мерседес» и укатили. А Петька, по-прежнему салютуя, четким строевым шагом проводил эту пару до дверей школы, а когда «Мерседес» рванул с места, дурашливо пропел: «В пролеты у-улиц вас умчал авто-o!»

Федя же словно жабу проглотил, так ему стало все вдруг противно и безразлично. Что он, в конце-то концов, из кожи вон лезет, когда его просто не желают замечать? Он не нужен. Он — лишний. Но зачем же тогда Ольга приглашала его смотреть ту дурацкую игру? Или это сам Артем выдумал, чтобы посмеяться? Нет, не похожа. В самом скверном расположении духа Федя поплелся домой.

Никогда еще ему не было так плохо. Даже когда Федя болел корью и гриппом с температурой за тридцать девять, и то было полегче. Потому что тогда он периодически забывался сном, а главное — знал, что когда-нибудь это мучение кончится, надо только набраться терпения. Но сейчас он вовсе не хотел, чтобы его чувство к Оле закончилось и знакомство их прервалось, так толком и не начавшись.

Весь день он провалялся на диване, пережевывая свои невеселые мысли: ничего-то у него в жизни не получается, ничего-то не он не умеет — ни подружиться с Олей, ни блеснуть перед ней умом и сообразительностью, ни разгадать загадку странной цепочки совпадений. «Что ни делает дурак — получается не так», — крутилась в голове строчка из какого-то детского стишка. Наконец хлопнула дверь в прихожей — это пришла с работы мама.

Когда мама заглянула в комнату к Феде, он сидел на диване. Ему не хотелось, чтобы она заметила его подавленное состояние. А то ведь решит, что заболел, начнет приставать с заботами — этого сейчас только не хватало.

Но мама все равно все заметила.