Читаем Весёлый Роман полностью

И зеркал заднего обзора мы тоже не ставим. Нас интересует только то, что впереди. А что сзади, то уже сзади.


По телефону обычно звонят мне. И мама и батя редко пользуются телефоном. Разве только Федя им позвонит. Или я. Что задерживаюсь и приду поздно.

Я снял трубку.

— Я слушаю.

— Здравствуйте, Роман Алексеевич, — сказал незнакомый мужской голос. — Алексей Иванович дома?

— Дома. Сейчас позову.

Не привык я, чтоб меня называли Романом Алексеевичем. Батя подул в трубку.

— Альо… Нет, в субботу никуда не собираемся… Дома, дома… Приезжайте, очень будем счастливы… Так и договорились.

Батя снова подул в трубку и положил ее на место.

— Василий Степанович, — сказал батя маме. Он был явно польщен. — Хочет к нам в субботу приехать. С дочкой. Так я сказал, того… Чтоб приезжали, значит.

— А жена?

— Про жену он не говорил. Может, и у нее платья не нашлось подходящего.

— Что ему от тебя нужно? — спросила мама. Она не терпит, когда над ней подшучивают.

— Что ему может быть нужно? Просто в гости. Мы к ним, они к нам.

— Просто в гости заместитель Совета Министров не станет ездить.

— Станет, станет. И Феде нужно сказать, пусть придет со своей Светой. Это всем от него чего-нибудь нужно. А он просто хороший мужик. Крепкий.

— Крепкий, — поддержал я батю. — И пьет крепко.

— Чего ты мелешь? — рассердился батя. — Василий Степанович совсем не пьет. Нельзя ему. У него от желудка только половина осталась.

— Что же, по-твоему, он тогда за воротник лил?

— Воду он пил. Минеральную. Ему всегда наливают в бутылку из-под водки. Чтоб гости не стеснялись.

— Так для чего ж он крякал и морщился?

— Для блезиру.

— Все у них там для блезиру, — обозлился я, вспомнив Василия Степановича с его крупной лысоватой головой и редкими светлыми бровями над небольшими веселыми глазами. — И улыбаются они для блезиру, и разговоры про то, какую ты книгу сейчас читаешь и какой фильм видел, для этого же самого.

— Много ты понимаешь! — поморщился батя так, как морщатся, когда идут по воде и вдруг чувствуют под ногой что-тo липкое и противное. — Василий Степанович из соседнего села.

— Ну и что?

— Я про него давно знаю. Редкий мужик. И жизнь у него нелегкая. Не дай бог никому.

Знал бы я раньше то, что рассказал батя, я б, наверно, совсем иначе смотрел тогда на Василия Степановича. И на асфальтированные дорожки, обсаженные розами, на его даче. И на эту его дочку Валю, и разговорчивую жену.

Перед самой войной Василий Степанович закончил Тимирязевскую академию, а в армию его взяли политруком. Воевал, дослужился до звания не то старшего лейтенанта, не то капитана — батя не помнил. Несколько раз его ранило. Одно из ранений было в живот, и ему вырезали часть желудка. Когда кончилась война, он вернулся в свое село к матери и сыну. Жена его бросила, вышла за другого и переехала с новым мужем в Ленинград. Партийных работников тогда не хватало, и его, как бывшего политрука, к тому же с агрономическим образованием, взяли инструктором райкома партии.

Сыну его тогда уже было лет девять. По словам бати, хороший был пацан — крепкий, рослый, самостоятельный. Пошел он на ставок рыбу ловить. Натягал добрую вязку. Там у них карпы водятся. И караси.

Уже домой возвращался, а навстречу ему два солдата. Веселые — война недавно закончилась. Один солдат пошутил:

— Сама к нам уха идет. Отдай рыбу! — И наставил на мальчика автомат.

А пацан в ответ: Сами наловите.

И вдруг — автоматная очередь. В голову. Прямо в лицо. Солдат нечаянно на спуск надавил.

Потом был суд. Весь район трясло. Прокурор требовал смертного приговора. Солдату этому. И тут вдруг попросил слова Василий Степанович. Он сказал, что потеря сына для него, конечно, безвозвратна, и сам он не знает, как ему жить дальше. Он, понятное дело, не рассказывал на суде про свое ранение, но люди-то знали, что после операции он не может больше иметь детей. Дочка у него чужая. Это второй его жены. Но, сказал он, столько уже было смертей на этой войне… И смерть этого молодого солдата не поднимет из могилы его сына, и нет у него к солдату мстительного чувства, потому что солдат выстрелил случайно, по своей ужасной неосторожности.

Сколько там было людей — все плакали. Судья плакал. Солдата присудили, конечно, но уже не к расстрелу.

Остался Василий Степанович вдвоем со своей старухой матерью. Работал сначала в обкоме, потом председателем облисполкома, а потом уже его и первым заместителем Председателя Совета Министров назначили.

— Сколько лет прошло, — сказал батя, — и все равно — я так догадываюсь — до сих пор он о сыне горюет… А так он человек простой. И к людям внимательный и добрый.

Мамa обтерла пыль на серванте.

— Нужно будет гуся купить, — сказала она. — Я запеку с яблоками. И красные такие фрукты с кислыми зернышками, грузины продают. Они их по-военному называют — гранаты… Пойдешь со мной на базар, — посмотрела она на меня так, будто я когда-нибудь отказывался. — Тяжело мне корзины таскать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза