Весёлый Роман

На этом ялтинском пляже купание напоминало пущеводицкии пруд. Вдоль берега, на глубине не более человеческого роста, были расставлены боны, и в этом отгороженном от моря пространстве купающиеся, как сардины в консервной банке, терлись друг о друга. А дальше, за бонами, лениво покачивались лодки спасателей, вооруженных мегафонами, и то и дело слышались железные голоса: «Гражданин, вернитесь! Вернитесь, или вы будете оштрафованы!» Это загоняли за ограждение тех, кому хотелось заплыть подальше.

Какая-то девушка пронырнула под лодкой спасателей и, несмотря на рев мегафона, мастерским кролем, в темпе соревнований ушла за боны. Сейчас же к ней подлетел белый катер на подводных крыльях, сильные руки спасателей втащили ее на борт, ей прочли нотацию, а затем отпустили, предупредив в мегафон, что в следующий раз оштрафуют. По-видимому, здешние спасатели смотрели на каждого, кто вошел в воду, как на потенциального утопленника.

Я плыл брассом, почти не шевеля ногами — боялся ушибить кого-нибудь, — и голову держал над водой, и все равно толкнул какую-то тетю с сильно накрашенным лицом и во вьетнамской соломенной шляпе конусом.

— Вы тут не один! — кричала тетя мне вслед.

Я подумал, что люди иногда говорят странные вещи. Вот уж где никому не могло прийти в голову, что он тут один.

Лена плыла рядом, ловко огибая купающихся. Она хорошо плавала. Но каким-то странным стилем. На боку, такими быстрыми, короткими толчками. Как креветка.

Мы подплыли к буйку, и сейчас же дочерна загорелый парень из спасательной шлюпки закричал в свой мегафон: «Граждане, немедленно вернитесь назад!»

Я сплюнул в воду и встал на ноги. Прямо у буйка мне было до подбородка.

— Пойдем, Лена, — сказал я. — Это купание пешком в самом деле опасная штука. Можно утопиться. Со злости.

Мы вернулись на берег и сели на мелкой, затоптанной гальке у воды. Мы с Леной были здесь самыми белокожими.

Возле нас лежал на полотенце бородатый дяденька, у которого на груди был выколот бородатый Маркс. Дяденька был красным как рак.

— Смотри, чтоб не обгореть, — сказала Лена. — Нужно было крем с собой взять. Есть такой крем для загара.

— Ладно, — сказал я. — Обойдемся без крема. Я лег на живот и стал руками разгребать гальку.

— Зачем вы под меня подкапываетесь? — кокетливо спросила толстая тетенька.

Тесно на этом пляже.

— Пойдем уже, — предложила Лена. — Тебе транзисторы не мешают?

— Нет, — ответил я. — Они у вас здесь повсюду. Я уже привык.

Лена надела платье прямо на мокрый купальник, и от этого оно еще больше обвисло. На спине, как цыплячьи крылышки, обозначились лопатки.

У входа во двор мы оба, не сговариваясь, ускорили шаги, присматриваясь и прислушиваясь к дому. Но все было тихо. Затаив дыхание, мы прошли через веранду в комнату, которая показалась мне темной и душной после ослепляющего солнца улицы.

— Как ты? — спросила Лена.

— Хорошо, — сказал Николай. — А почему вы так быстро?

— Они расстреливают каждого, кто переходит границу, — серьезно объяснил я положение на пляже.

— Зачем же вы туда полезли? Оседлал бы ты буланого коня, да крепко к чему-то там приторочил перемет, да взял бы Лену, да мотанул бы куда-нибудь вдоль побережья подальше от спасателей.

— А тут еще можно найти такое место?

— Сколько угодно.

— Что ж, это идея. Только как-нибудь в другой раз.

— Только не в другой… Не нужно в другой. Прямо сейчас и поезжайте.

— Я не хочу, — сказала Лена неожиданно резко.

— Ничего, ничего, — странно посмотрел на нее Николай. — Не выдумывай. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Я вас очень прошу, ребята… Я вас очень прошу.

Мы поставили мотоцикл прямо у дороги, где уже стояло несколько «Москвичей», старый, видавший виды «Цундап» с коляской и пара мотороллеров «Чезет». Один из них был весь в деколях — переводных наклейках. Как выражаются наши ребята, в «петухах», хотя в основном они изображали не очень одетых красавиц.

И вдруг я увидел непонятный мотоцикл, окрашенный зеленой эмалью с бронзой. Как жук-бронзовка. Он весь светился. Меня потянуло к нему, как магнитом.

Номер иностранный. Я отыскал марку MV-600. Итальянский. Я о таком даже не слышал. Чудо техники. С четырехцилиндровым четырехтактным двигателем. Кубиков на пятьсот. С двумя карбюраторами. С трубчатой двойной рамой. На спидометре максимальная скорость — сто восемьдесят пять километров в час. И это не рекламный треп. Такой выжмет. Такой мотоцикл спортивной автомашине не уступит. И стоит он не дешевле автомашины. Классный механизм.

В другое время я бы дождался владельца. Я бы с ним поговорил. Но сейчас я только погладил крыло, отсвечивающее зеленой бронзой, и почувствовал ожог, словно дотронулся до раскаленной сковороды.