Весёлый Роман

Заметка называлась «Награда за мужество». В ней сообщалось: «В ночь на шестнадцатое апреля в селе Залесье Черниговской области загорелся дом А. Голобуского. В пылающем помещении спали жена А. Голобуского Анна и трое детей. Сам А. Голобуский, завфермой колхоза, был в это время в соседнем селе. Первой увидела пожар ученица десятого класса средней школы № 1 комсомолка Людмила Петренко. Она, не раздумывая, разбила окно, вскочила в пылающий дом и, рискуя собственной жизнью, бросилась спасать сонных детей. Их мать Анна Голобуская потеряла сознание. Первой Люда вынесла младшую девочку — трехлетнюю Оксанку. На Люде тлела одежда, загорелись волосы. Но она снова вернулась в горящий дом, вынесла второго ребенка, затем, несмотря на ожоги, снова бросилась в огонь и спасла жизнь пятилетнего Павлика. После этого она вытащила через окно хозяйку дома и стала приводить ее в сознание, хотя и сама нуждалась в немедленной медицинской помощи. Такая помощь была ей оказана подоспевшими односельчанами. Все жители села предлагали свою кровь для переливания и свою кожу для того, чтоб сделать необходимые пересадки. Сейчас Людмила уже выздоровела и чувствует себя хорошо.

За смелость и отвагу, проявленные при спасении трех детей и их матери во время пожара, Президиум Верховного Совета УССР от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил медалью «За отвагу на пожаре» ученицу десятого класса залесской средней школы № 1 Черниговской области Людмилу Петренко».

Я думал о том, что Люда Петренко — человек, на которого можно положиться. Во всем. Я понимаю — раз броситься за ребенком в огонь, ожечься, но вытащить его. Но ведь она это делала четыре раза. И наверное, ей было очень страшно и больно. Это не шуточки, когда горят волосы. Я, когда был в восьмом классе, сделал с ребятами ракету, которую мы набили спичечными головками. С десяти коробок. Выхлопом из этой ракеты мне обожгло руку. Я чуть не выл от боли. Врача вызывали. Все кончилось пузырем на пальце. А тут волосы горели. И ведь она понимала, чем ей это грозит. Но это ее не остановило.

Вечером я решил написать письмо этой Людмиле Петренко. Я никогда не думал, что сочинить письмо так трудно. Как ни крутил, а все сбивался на слова вроде «вашим подвигом гордятся все комсомольцы нашего цеха» или «ваши успехи в спасении детских жизней во время пожара показывают, что комсомольцы во всем впереди». В конце концов я сообщил, что только теперь прочел о ней в газете и хотел бы с ней переписываться.

Ответ я получил почти через месяц. За это время я уже позабыл о Людмиле и сначала был очень удивлен, что на мое имя пришло письмо из Черниговской области. Люда Петренко писала мне, что просит извинить за то, что задержалась с ответом, что сейчас у нее конец четверти, и пришлось много заниматься, что она пока не имеет ни одной тройки и четверок меньше, чем пятерок, что на письма ей трудно сразу отвечать, потому что она получила много писем, особенно от солдат Советской Армии, даже с Дальнего Востока. Но, несмотря на это, переписываться со мной она готова.

Письмо было написано аккуратным, ровным почерком на листках из школьной тетради в линейку, и я себе представил девушку, которая при свете керосиновой лампы сидит за столом и пером «86», опуская его в чернильницу-невыливайку и стряхивая лишние чернила, чтоб не получилось кляксы, пишет мне письмо. Смутили меня только послания от солдат.

Мне полагался отгул. Неделя. Я получил аванс, купил две коробки конфет, «Киевский» торт, бутылку одесского коньяка с тремя звездочками, сложил все это в свой старый чемоданчик, который приторочил к багажнику, и на рассвете выехал в Чернигов.

Я читал в журнале «Наука і суспільство» [36]о черниговском Спасо-Преображенском соборе, о том, что он был построен в XI столетии, ровесник Софии Киевской, что сейчас проводятся реставрационные работы и что сооружение это отличается совершенством, гармоничностью и суровой простотой.

Я осмотрел этот собор. Все имелось, так сказать, в наличии. И гармоничность, и суровая простота. Не было только реставраторов. Но здание и так было в большом порядке. Собор даже действовал. В него вошел старенький попик, за ним две старушки в черном.

Собор стоял на холме, а вокруг было несколько могил. На одной из них, на каменной плите, я увидел сделанную на фарфоре фотографию — парень лет двадцати с кудрявым чубом. Умер в 1921 году. И надпись со стершейся позолотой. «Суди, господи, не по делам нашим, но по милосердию твоему».

Кем он был, этот парень? Убийцей? Предателем? Почему его жизнь полностью осуждена его близкими? Почему они надеялись, что бог будет к нему милосерднее, чем были они?

Со странными просьбами иногда обращаются люди к богу… Мне вспомнилась песня парагвайцев. «Женщина, если ты когда-нибудь увидишься с богом, спроси у него…» «Парень, похороненный рядом с этим знаменитым собором, если ты когда-нибудь увидишься с богом, спроси у него…» Это не к богу обращаются. И не к людям. К совести.