Весеннее солнце зимы

Иногда у него бывает чувство, что ему отказал внутренний хронометр, или, как это еще назвать, без чего нет врача. Слишком узка грань, по которой, не ведая этого, идет больной…

Из столовой доносится голос Норы:

— Перестаньте шутить, Федор Алексеевич! Скажите хоть раз серьезно! Почему вы, сталкиваясь каждый день со страданием и даже смертью, жизнерадостны? Из равнодушия? Из привычки?

— В противовес!

— Вы опять шутите! Хоть секунду можете вы побыть серьезным? Ну не смейтесь, прошу вас! Скажите, у вас творческая специальность? Ну, как бы это сказать, свое, особенное, вносите вы в работу?

— А разве у нас есть что-нибудь свое?

— Такое, чего не было до нас!

— Все, что есть, было до нас.

— До нас не было нас!

— Были — в хромосомах наших предков.

— Предки! Вы хотите сказать, что я — это не я, а они? Ничего подобного: они — это уже не они, а я!

Федор смеется.

* * *

Конференция началась в двенадцать часов, и конца ей пока не видно. Профессор сидит в президиуме, прикрыв глаза рукой, и окружающим непонятно, спит он или у него что-нибудь болит, а может быть, он недоволен чем-то.

Он действительно сердит: зря прожитый день, а их не так много осталось… И этот больной с кровотечением… Анализ, давление обнадеживают, но профессор, кажется, предпочел бы более опасное положение, исключающее возможность ждать…

Он морщится. Статья брошена на полуслове, а он должен сидеть здесь и слушать то, что говорилось и пять, и десять лет назад. Один дельный доклад — биохимиков. Все остальное — перепев старых споров: обязательно ли эффективному лечению сопутствует временное обострение заболевания, так называемая бальнеологическая реакция. Вот и еще один докладчик на эту же тему. Он не так уж молод — лет сорока. Говорит сухо, с неприятным акцентом. «Традисия», говорит он, и «реаксия», «лейкоситарная» и «консерватизьм». Сторонников реакции предает он анафеме. Они-де ленивы умом и равнодушны к страданиям больного. Исследованиями группы сотрудников, работающих под его, докладчика, руководством, несомненно доказано, что бальнеологическая реакция — реакция патологическая. «Нашими исследованиями», говорит он, и «наша работа», «нами доказано» и «мы полагаем», и каждый раз при словах «нами», «мы» какой-то желвак жестче прокатывается по его щеке. Похоже, что дело для него не столько в больных, сколько в этом властном «мы», «нами». «Мы имеем при этом девяносто семь процентов больных, выписавшихся с улучшением». Он аккуратно раскладывает на кафедре бумаги на три кучки, цифры в его устах отдают все тем же жестким привкусом — «наше», — утратив воспоминание о людях, скрываемых ими, и это раздражает профессора, наполняет его неопределенной тяжкой грустью.

В прениях по докладу называют имя доктора Смердина. Пашка Смердин… Еще когда на курортах не каждый вечер было электричество, а за круглогодичную работу курортов пришлось вести долгие бои, Смердин был в этой борьбе вездесущ. Он выступал на конференциях, писал докладные, рассчитывал выгоды и доходы, ездил в наркомат. Те, кто не знал Пашу в молодости, могут подумать, что это к старости стал он так страшен, костляв и нервно подвижен. Но он всегда был такой. Глядя, как пробирается Смердин между кресел, на его не побелевшую, а словно потускневшую голову, на легкий тик, как бы навсегда закрепивший веселое Пашкино подмигивание, профессор улыбается ему.

Взойдя на трибуну, Смердин опирается о ее край, подается вперед с заговорщицкой полуулыбкой, будто надеясь огорошить слушателей, а пока наслаждаясь паузой.

— Мы здесь слышали, — говорит он хрипло, с неопределенным выражением, — что теорию бальнеореакции нужно сдать в архив… как неподходящую докладчику. — Он словно подмигивает слегка. — Слышали и цифры, с готовностью подтверждающие мысль докладчика: выписалось столько-то, из них без бальнеореакции… — Все относящееся к процентам Смердин бубнит безучастным тоном. — Но давайте возьмем статистику других тридцати процентов, тех, у кого была бальнеореакция…

Он опирается подбородком на длинную костлявую руку, а глаз его быстро и весело дергается — не то от тика, не то в предвкушении легкого ошеломления слушателей.

— Возьмем, — повторяет он, — статистику тех самых тридцати процентов, у которых была эта старомодная бальнеореакция. И что же? Да все те же девяносто процентов с улучшением, семь процентов со значительным улучшением и так далее…

Сегодня, говорит Смердин, кто-то пишет диссертацию об электрогрязелечении, и статистика как будто подтверждает, что электрогрязелечение успешнее обыкновенных грязевых аппликаций, а назавтра кто-то другой пишет работу о грязевых аппликациях, и, согласно статистике приведенных случаев, грязевые аппликации дают больший эффект, чем электрогрязелечение.

Число приводимых Смердиным примеров растет. В зале смеются, чей-то голос требует фактор.

— В чем же дело, товарищи? — продолжает Смердин. — А дело в исключительно плохой постановке статистики на курортах! Возьмем емкую цифру — девяносто семь — девяносто восемь процентов с улучшением, ну, скажем, по группе желудочных больных. Сюда войдут…