Вещность и вечность

Но у Фридл случается выкидыш. Павел увозит ее в Карлсбад, на поправку. Красивая дорога, холмы, леса: он смотрит на Фридл, а она – в окно. «Это еще никакая не трагедия, – говорит он ей, – вот увидишь, у нас еще будет ребенок». Фридл молча следит за дорогой. Стремительно меняются картины в оконной раме, они размазываются, теряя очертания, проясняются, когда поезд замедляет ход, укладываются в формат и застывают с остановкой поезда.

В 1938 году после аншлюса и захвата Судет Прагу покидают многие друзья и ученики Фридл, но она с места не сдвинется. Она останется здесь. «Убегая, вы уносите страх с собой». Так сказал Декарт.

По ночам ее будят картины. Из темноты восстает огромная свеча и озаряет все вокруг. Лазарь выходит из гроба, обвитый пеленами, с лицом, закрытым погребальным платом, Христос велит развязать его…

Над этим холстом Фридл билась полгода, зато другой сон, про Дон Кихота и Ленина, она написала одним махом.

«Посреди ночи Фридл вскочила и бросилась к холсту, – рассказывает Хильда Котны. – Дон Кихот, развертка Пифагора… эти ее вечные аллегории… Я умоляла ее продать мне эту картину, но она не соглашалась. После долгих споров она мне ее подарила».

Гронов

Фридл и Павел переезжают в Гронов, небольшой городок неподалеку от границы с Польшей. Павел с трудом нашел новую работу – на текстильной фабрике Шпиглера.

«Дорогая Аничка! Здесь спокойно, – пишет Фридл подруге в Лондон. – Все в глубоком снегу. Вчера началась весна. У меня что-то со зрением. Я уже не знаю, как выглядит пейзаж. Но каждый день я слышу поющих птиц. Это неописуемо… Когда я в семь утра иду в булочную … я слышу кудахтанье и квохтанье в птичнике. Это так связано с детством, каникулами, счастьем и свободой. Слушая кукареканье петуха, я бы и в свой смертный час не поверила, что происходит что-то злое. …Эта здешняя жизнь, в ее малости и красоте, мне точно по силам…»[83]

Фридл Дикер-Брандейс. «Дон Кихот и Ленин». 1938. Прага.

Фридл получает заказы по росписи тканей. Для выставки «Наход-38» она спроектировала стенд, за что ее наградили дипломом и золотой медалью.

…Дорогая моя Юдит! – пишет Фридл десятилетней дочери Анни. – Я сижу у двух свечек, тепло, печка поет свои длинные песни. После сотой поломки водопроводной системы, после сотого короткого замыкания угасла печка. Вопреки всему, нужно всегда выбирать, что важнее. И идти на компромисс, «покупая» в придачу к «приятностям» теневые стороны этой жизни… мне она, с ее покоем, гораздо приятнее, чем Прага и шум. Будь благословен Гронов. Когда взвешиваешь, как важное относится к неважному, когда «покупаешь» не бессмысленно, то не следует так уж привередничать… в этом-то все и дело, в конце концов…

…Я сейчас уткнулась в маленькую картину – пятнышко коричневатых елок – и рисую ее из окна. Все возникло из коричневатого пятнышка, которое вдруг резко обозначилось на фоне розового и голубого мерцания снега (розовый стелется по горизонтали, голубоватый – под углом, а темно-синий – стоймя, вертикально уходит в глубокую тень), – деревья такие темные, и потому все за ними выглядит необычайно нежно, а синева вдали еще резче подчеркивает фиолетовую коричневатость… Но это не выглядит скучно, поскольку коричневый – рядом с фиолетовым, и дымовые трубы того же цвета, только еще более интенсивного, – и эти торчки не выпадают из картины, знаешь почему? А потому, что светло-коричневое и очень элегантное знамя дыма связывает их с вершиной холма, что напротив. Дым разрезает небо светло-серой полосой – и это как противовес снегу на первом плане… И так я рисую и рисую, вздыхая все чаще, думая о маленьком мерцающем пятнышке, – но где же оно, куда запропастилось? Его нет…

Фридл Дикер-Брандейс. Стенд фабрики Шпиглера на текстильной выставке. Наход. 1938.

…Теперь я немного хочу поизображать тебе мою здешнюю жизнь. Я постоянно в Гронове, оттого не видела маму Ирену уже 6–8 недель. Устроилась и все привела в порядок, такая красота. Прибираюсь и готовлю; вначале мои блюда напоминали еду у «Бауди», помнишь, как мы плевались! Но я совершенствуюсь, ты получила бы огромное удовольствие от моей стряпни.