Я затаив дыхание не сходил с места и не отрывал глаз от щёлки.
Раньше, когда Кечошка проказничал, Царо привязывала его к амбарному столбу, но мальчик так привык к этому, что потом уж сам бежал к месту своей казни.
Мама не преминула напомнить об этом Царо, и та так оскорбилась, что готова была кусать себе локти от злости.
Мой отец был в это время дома. Но ни разу не выглянул во двор во время всей этой кутерьмы. Он вообще не любил вмешиваться в такие заварушки, зная наперёд, что почешут бабы языки, да и угомонятся. Так оно и вышло: угрожая друг другу и выплёскивая друг на друга бог весть откуда взявшиеся бранные слова, мама и Царо наконец разошлись по домам. А и то сказать, разве я один был виноват во всём?
Застрявшая рука и вкус ворованного винограда
После этого скандала я уже редко оставался во дворе. Зажав в руке увесистый кусок сыру и мчади, я бродил по округе. Как-то раз в конце деревни, за высокой изгородью, я приметил спелые орешки, но перелезть туда не посмел. И вдруг — удача! — щель, настоящая щель. Я мгновенно сунул туда руку, отломил целых три пучка орехов и потянул руку назад.
Как бы не так! Не идёт рука обратно, и всё тут. Мне показалось, что кто-то крепко схватил меня за руку! Посмотрел — никого. Проклятая изгородь руку не пускает. Может быть потому, что я украл? Я разжал пальцы, и орешки посыпались на землю. Но не тут-то было — руку всё равно вытащить не удалось. Тогда я схватился за грешную руку честной рукой и потянул, но опять никакого толка. Подумать какой хитрый забор поставили — сам вора ловит! Что же мне было делать? Не дай бог, прошёл бы кто-нибудь мимо! Как Царо обрадовалась бы, раззвонила бы об этом на весь белый свет! А сколько мук вытерпели бы мои уши! Так-то и вовсе без ушей останешься! Я представил себя безухим, и сразу слёзы градом покатились из глаз, не удержавшись, я громко всхлипнул.
— Кто там? — послышался женский голос.
Ого! Кто-то ходил там за изгородью. Слёзы тотчас же высохли у меня, я напрягся, что было сил, но… всё напрасно! Капкан действовал безотказно. Смотрю: идёт ко мне тётка в красном платье. Я пригляделся: надо же, кажется, та самая, у которой я подбил в прошлом году рябую курочку. Да, конечно, это она, я вспомнил её густые брови и огромные глаза.
«Чёрт возьми! Этого ещё не хватало! Вот и осрамился я. Кто же теперь станет меня уважать?»
А женщина подошла уже совсем близко.
«Ну теперь я пропал!»
— Ты чего плачешь, мальчик?
«Что ж ей ответить? Что, мол, орешки воровал?»
Я буркнул первое, что пришло на ум.
— Рука застряла, не могу вытащить.
Женщина посмотрела на мою руку и сказала мне:
— Вот чудак какой! Если тебе захотелось орешков, не мог что ли ветку пригнуть?
Вот, думаю, принесёт сейчас крапивы, задерёт мне штаны и…
— Да не мучай руку, исцарапаешься! Подожди, я сейчас помогу!
Смотри ты! — думаю, — ещё и издевается, подожди, мол, сейчас я тебе всыплю! И вовсе я не хочу ждать, но попробуй, освободись.
Женщина тем временем раздвинула прутья изгороди, и я легко высвободил руку. Удирать теперь было даже стыдно, и я стоял понурив голову.
— Больно? — спросила она.
— Нет, не очень, — ответил я смущённо, и вдруг мне показалось, что я похож на телёнка.
— Что ты здесь делал? Я тебя совсем не знаю.
— Да я так, прогуливался, — ответил я и пошёл прочь.
Вот беда, думаю, ещё спросит: чей ты, а тут, гляди, припомнит насчёт курицы, и тогда мне конец.
Но я напрасно испугался, она ничего не спросила, только сказала:
— Видишь, деточка, воровать ты не умеешь, кликнул бы лучше меня, и я бы тебе этот орешник с корнем отдала, не золото ведь! — и погладила меня по голове. Потом собрала рассыпавшиеся орехи, прибавила к ним ещё и, велев поднять подол рубахи, высыпала мне их туда.
Когда опасность миновала, я, в душе, даже обиделся на неё, почему она сказала, что я не умею воровать? Мне стало обидно, ведь все наши ребята, хвастаясь, наперебой рассказывали о своих проделках, и воровство казалось тогда нам истинным геройством.
Тут-то я и решил про себя: ну хорошо! Придёт время, и я покажу, на что я способен!
Наконец это время пришло!
Бабушка Гванца нередко уверяла, что в небе есть дыра: если найти её, то можно будет вылезть через неё в другой мир.
Насчёт небесной дыры я не совсем был уверен, но зато уж точно знал, что в изгородях, окружавших наши виноградники, всегда найдётся хоть одна лазейка. Да не такая, в какой рука моя застряла, а большая, в которую легко пролезть голове.
Мимо нашей калитки шла дорога, немного дальше она разветвлялась на тропинки, одна из которых вела к небольшой горке. Под той горкой находился самый знатный из всех наших виноградников — виноградник Тадеоза Кереселидзе.