Весна Византии

Ему нравилось поддразнивать Николаса, ведь он знал, что его отрицательный жест не имеет никакого жеста к шансам турецкого адмирала на повышение.

- Ты просто не в себе, - заявил ему лекарь. - Это ведь шутка. Нас никто не услышит.

- Слуги услышат, - возразил Николас. - И венецианцы. Этот город не сдастся туркам, никакой опасности нет, и мы даже в шутку не должны говорить об этом. И если я услышу, что ты опять треплешь языком, то залеплю тебе рот воском. Ты и впрямь так хорошо разбираешься в верблюжьих болезнях?

- Дизентерия, потертости от седла, вши и кашель. Люди или животные - мне все равно. Я всех могу вылечить. А что такое? Хочешь открыть со мной на паях лекарню, когда султан… Эй! - воскликнул Тоби. - Отойди от меня…

- Тогда делай, что тебе сказано, или поплатишься за это.

Прошла неделя, и Николас наконец получил долгожданное сообщение. К тому времени, как он заметил, один лишь Асторре по-прежнему обращался с ним запанибрата; все остальные сделались куда более сдержанными. В тот вечер Годскалк вернулся как всегда поздно, утомленный пастырскими обязанностями. Поскольку многие венецианцы заблаговременно покинули город, то у католиков почти не осталось священников; и кроме того, он не отказывался помочь никому из страждущих любого вероисповедания.

Николас дал ему как следует выспаться и отслужить утреннюю мессу, а затем, вместо того, чтобы уйти, как обычно, по делам, постучался в комнату капеллана. Тот распахнул дверь и молча застыл на пороге.

- Я надеялся избавить вас от этого. Извините, - сказал ему Николас.

Годскалк также сильно изменился за это время и стал мало похож на того резкого, неопрятного священника, который с легкостью распутал все махинации Пагано Дориа в Пизе. Общение с греческими монахами приучило его к большей аккуратности в одежде, и даже свои непокорные черные волосы он сумел привести в порядок. Впрочем, он по-прежнему вел себя скорее как кулачный боец, нежели как служитель Божий, и самым сложным для него оставалось смирить свой неукротимый нрав… Но теперь, когда наконец пришел час битвы, которую он давно и с таким нетерпением ожидал, считая, возможно, одной из самых важных в своей жизни, капеллан лишь сурово смерил Николаса взглядом со словами:

- Я занят.

- Знаю, - подтвердил тот и добавил, немного помолчав. - Тоби тоже.

Дверь по-прежнему оставалась открытой. Выдержав паузу, Годскалк поинтересовался:

- Тогда почему ты тянул с этим так долго?

- Потому что думал, что справлюсь сам. Но я ошибался. - Взгляд светлых глаз почти не изменился. Но все остальное, что могло выдать уязвимость - ямочки на щеках и шрам, оставленный Рибейраком, - все это скрыла борода. - Если хотите я могу уйти…

- И что ты сделаешь в одиночку?

- Отправлюсь к султану.

Глава тридцать седьмая

- Я удивлен, - промолвил Годскалк. - Я думал, ты считаешь себя всемогущим. Он закрыл дверь, и Николас через комнату прошел к балкону, выходившему во двор. - Наверное, тебе лучше закрыть и ту дверь тоже. - Сперва ему показалось, что Николас его не услышал, но затем мальчик повиновался и, вернувшись в комнату, уселся на стул.

- Вы сердитесь, я знаю, - сказал он. - Я ошибался. Мы должны работать как одна команда, на тот случай, если со мной что-нибудь случится.

Годскалк уселся напротив.

- Мы все уважаем твою жену. Неужели ты думал, что мы способны бросить ее?

- Нет, но вы остались бы из чувства долга, а это совсем другое.

Воцарилось молчание, прерывать которое священник не торопился. Мальчику еще нужно было многому научиться. Если он не сделает это сейчас, то потом будет слишком поздно. Наконец Николас промолвил:

- Быть с детства слугой - это имеет свои недостатки. У разных людей разные обычаи. Люди одного круга уязвимы. - Он осекся. - Даже Лоппе знает, что я не доверяю ему.

- Но ведь он готов отдать за тебя жизнь!

- Вот именно, не взирая ни на что другое, - подтвердил фламандец.

Над этим стоило поразмыслить, но Годскалк сейчас больше тревожился о другом.

- Так что же это за бремя, которое ты хотел нести в одиночестве… И почему пожелал разделить его со мной теперь?

- Потому что я не справляюсь. А ошибиться мне нельзя. Вот почему я решил пожертвовать вашим душевным спокойствием.

- Ты меня недооцениваешь, - парировал Годскалк. - Сегодня первый день, когда я могу быть спокоен с момента нашего прибытия в Трапезунд. И пойми меня правильно, я знаю, что речь идет не о твоей душе. Конечно, мне было известно, что в трюмах Дориа привез оружие, и я очень сердился на тебя. В свою очередь и ты прочитал мне нотацию, - во многом справедливую. Но стена между нами была создана тобою самим. Полагаю, ты держал язык за зубами, чтобы избавить нас от необходимости делать выбор. В особенности - меня. Но ты весьма низкого мнения о воинствующей церкви.

Никогда прежде священник не видел, чтобы человек с такой покорностью воспринимал словесные оплеухи.

- Джон бы согласился с вами, - промолвил наконец Николас. - Вы мне поможете?