Весной в последний раз споет жаворонок

Я считаю, очень плохо, что дети, которые живут сейчас и которые еще придут в этот мир, будут вынуждены приводить все в порядок. Если и дальше все пойдет так же, как и сейчас, то как будут жить люди в 2000 году? Будут, конечно, и новые изобретения, и больше компьютеров и видеомагнитофонов. Но я думаю, что и недостатков будет больше.

Что такое сто пятьдесят тысяч роботов по сравнению со ста пятьюдесятью тысячами жизней, когда люди умирают во время аварий на атомных станциях или войн, от зараженной воды и от болезней?

Если все люди будут больше заботиться о сохранении природы и перестанут заворачивать все покупки в двойной и тройной слой целлофана, если все заводы перестанут сбрасывать отходы в реки, если не будут больше выпускаться аэрозоли, — наверное, тогда люди в 2000 году будут жить лучше.

Анника Вилмерс, 11 лет, Штадтхаген.

— …и все письма опять оказались у нас, — говорил седовласый, седобородый Хольгер Гюссерфельд с голубыми глазами. — Но о детях заговорили все. Повсюду спонтанно возникали группы «Птиц мира».

— А вот это, Бернд? И это тоже, — сказала Кати.

Природа больше никогда не будет чистой. Погибает все больше и больше животных. Даже зайцы, и те вымирают. Скоро вообще не будет зверей. Мы задыхаемся в грязном воздухе. Если бы я была волшебницей, то сделала бы так, чтобы природа вокруг нас была совершенно чистой. Если у меня будут дети, то жить они должны в экологически чистом и здоровом мире.

Сабина Ратайчак, 10 лет, Ганновер.

— В 1987 году большую часть писем привезли в берлинскую церковь Памяти, и там дети дискутировали с взрослыми, — рассказывал Гюссерфельд. — Один писатель на основе этой дискуссии написал роман об опасностях генной технологии… сейчас по этому роману снимается фильм. Съемочные группы приезжали к нам, и дети еще раз провели дискуссию — перед включенной камерой.

Гюссерфельд сделал паузу и добавил:

— В прошлом столетии французские авторы делали это охотно…

— Что? — спросила Валери.

— Они неожиданно являли нам действующие лица из романов, написанных раньше. Если вы, господин Гиллес, будете писать книгу, то снова явите читателям детей «Птиц мира». И не только в качестве действующих лиц, но и в более значительном качестве — как символ. Символ позитивного, хорошего…

— Это та самая всемирная сеть подобных организаций, о которой говорил Лодер, — тихо сказала Изабель Гиллесу.

— Что? — переспросил Гиллес.

— Напоминаю, — пояснила Изабель.

— Не знаю, почему, — говорил седовласый мужчина, — но чем старше я становлюсь, тем чаще прихожу к выводу, что жизнь идет по кругу. Сначала этот писатель и дети… теперь вы, господин Гиллес, и дети… снова круг…

— Да, — повторила Изабель, — снова круг. Рассказывайте дальше, господин Гюссерфельд!

— Дальше? — спросил тот. — Охотно… «Птицы мира» выступают и за мир, и за охрану природы. Они в курсе всего, отлично информированы и, между прочим, красноречивы и владеют пером. Они весьма самоуверенно обращаются к бургомистру и членам правительства. Только в этом году министр экологии Тепфер получил пятьдесят тысяч писем, примерно таких: «Почему вы допускаете, чтобы крупные химические фирмы все еще отравляли море сточными водами?» Или: «Если загрязнение воздуха не прекратится, то скоро передохнут даже собаки…» Дети настаивают и требуют. Десятилетняя Анна Флосдорфар, например, обнаружила на полках одного торгового центра в Кельне так называемые «газовые фанфары». Это…

— …это трубы, с помощью которых футбольные фанаты устраивают чудовищный шум! — подсказал Марвин.