Весной в последний раз споет жаворонок

— Почему нацисты, так ненавидели Берлаха? — спрашиваю я.

— Взгляни на его образы! — говорит Филипп. — Среди них нет ни одного, кто показывал бы хоть тень готовности покориться, подчиниться и прислушиваться к ним, исполнять их приказы или стать такими же, как они. Вот что приводило нацистов в ужас в Берлахе и его работах: ни он, ни его творения никогда бы не склонились. Каждая из этих фигур, как и он, — это символ свободы духа и индивидуума.

И вот когда отец Филиппа был убит нацистами, когда они до смерти затравили Берлаха, тогда Берлах, отец и «Мыслящий» соединились для Филиппа в единое целое, в символ всего светлого, порядочного и значимого, в знак восстания против насилия и террора, в символ всего, во что он верил и к чему стремился…

Спустя много лет после войны Филипп увидел «Мыслящего» впервые. Увидел в Гамбурге, в доме Берлаха, построенном Германом Реемстма. Там хранятся произведения Берлаха, которые сопротивлялись нацистам и террору… Филипп искал отливку «Мыслящего» — но напрасно. Он никак не мог найти ее, и сам уже не помнит, сколько галерей просил посодействовать в его поисках. И наконец в 1977 году ему позвонил берлинский антиквар и сообщил, что отыскалась бронзовая отливка «Мыслящего» — в Лондоне. И его следует купить.

Филипп как раз продал один киносценарий в Америку, и деньги у него были… И вот наконец «Мыслящий» стоял перед ним — спустя срок, равный человеческой жизни.

Кто-то спас его. Но это было не только спасением. Это было намного больше. Это было окончательным доказательством того, что зло не победит никогда. Иногда оно продолжается очень долго, но все равно не вечно. Это было доказательством того, что добро нельзя разрушить, говорит Филипп. Очень часто пытались это сделать. Очень много хорошего упущено. Но никто не может уничтожить добро. Очень точно написал Хемингуэй: «Они могут умертвить человека — но они не могут его уничтожить».

Они смогли лишить жизни моего отца, но не смогли уничтожить. Они смогли вогнать в гроб Берлаха, но не смогли уничтожить. И не смогли уничтожить его произведения. Я очень долго думал так, и это было моим единственным утешением, говорит Филипп. Пока не встретил тебя. С тех пор, как мы полюбили друг друга, все изменилось. И поэтому не так уж плохо, что «Мыслящий» сейчас украден. Без тебя, Изабель, это было бы… Филипп не договаривает до конца, и я говорю:

— Он, «Мыслящий», вернется. Он должен вернуться. Зло никогда не победит, и добро невозможно уничтожить.

— Ты все еще веришь в это?

— Да, я верю в это. Вот именно! — говорю я. — Ты должен верить, что «Мыслящий» вернется. Это логично или нет?

— Это логично, — отвечает он и улыбается.

Мы еще долго сидим на бревне. Потом, удлиняя, насколько это возможно, путь, возвращаемся к машине. И едем вниз, в долину, во Фрейбург. Мы слышали, что сестра Бернадетта ушла в отпуск, и хотим наконец навестить Гордона в госпитале.