Вести с полей

– Вот же, бляха, жизнь! – хлопнул себя по коленям Чалый Серёга. – Ладно, давайте, заканчивайте. Соберёте всю тварь и в яму её. Притоптать. Придавить. Закрыть брезентом с захлестом от рва на два метра. И придавить брезент досками. Это чтобы летуны нам его не обрызгали. А то не радость будет курам, а верная погибель.

– Сделаем, начальник, – засмеялся Валечка Савостьянов, который, оказывается, машину давно оставил и с мужиками тела саранчи месил в яме. А никто его, здоровенного, и не заметил.

– Эй, народ! Кошмар кончился, – крикнул вдаль Данилкин. – Идите к нам. Домой поедем.

– Разбудим Ипатова сперва. Во! – поднял палец Чалый. – Пусть он всех смажет, чем надо, от укусов. Кабы заразы никакой не было.

– Это ты верно сообразил, – сказал Самохин Володя, глядя на уже подходящую, потрёпанную и искусанную, изможденную толпу молчавших тысяч работяг, которые сделали большое, государственной важности дело. Но только вряд ли они об этом думали. А точнее – не думали об этом вообще.

Тяжело и хмуро возвращались бойцы. Завтра им надо было прийти сюда снова и собрать брошенное уже после победы оружие. Небо над головами их, ещё пять минут назад черное, за несколько секунд стало светлеть. Край Земли отметился тоненькой полоской карабкающегося на небо солнца. Вся тысяча мужиков, женщин и детей, покалеченных в сражении с врагом, каждого из которых по отдельности щелбаном можно было прикончить, остановилась, не договариваясь. Светлевшая высь подсказала им, что вот только сейчас он могут узнать, чем завершилось дело их рук. Искусанные, поцарапанные, ободранные от частых падений на бегу во тьме кромешной, запыхавшиеся и покрытые слоем гадкой слизи они все разом повернули тела свои лицом к полю боя. А не было поля. На полтора километра вперёд видели люди только голую землю, в которую весной бросали семя. На ней, земле этой, ещё утром стояли колосья по по пояс. А сейчас, в полутьме, поодаль друг от друга ползали давленные ногами и разбившиеся об тазы и корыта маленькие злобные враги. Жалкие их остатки.

– А ни хрена они не смогли толком! – радостно закричал кто-то с правого фланга, прямо от высоких золотистых, радостно встречавших рассвет, не тронутых колосьев. – Вон он хлебушек! Вон сколько!

Все захлопали в ладоши, глянули ещё раз на погибшее поле и умирающих на нём малочисленных врагов, развернулись и побрели к машинам.

– Во, мля, как! Во как! – почти причитал на ходу уставший и побитый саранчой Артемьев Игорёк. – Взяла наша! Как положено.!

Только распихались люди по грузовикам, только потушили шоферы фары и бросили в кузовы горячие прожекторы, тут и рассвет дернулся на востоке розово-желтой полоской. И верхушка солнца оторвалась от горизонта. Оторвалось от Земли солнышко и как огромный воздушный шар степенно поплыло к небесам

– А ты говорил, не успеем, – засмеялся Чалый и стукнул тихонько Самохина по плечу огромным кулаком.

Дурак ты, Чалый, и балабон! – в шутку обиделся агроном.– Это ж Данилкин говорил.

А вот говорил ли так директор – хрен теперь докажешь. Он же отдельно уехал. На «волге». Туз потому что, бугор, член райкома партии.

А вместе с рассветом с востока, прямо из-за горизонта выплыли два «кукурузника» АН-2 и пошли курсом на корчагинские поля.

– Вот зальют они сейчас полюшко «карбофосом-500», тогда и придет полный и окончательный шиздец и саранче, и опаскам нашим. И будем мы, я вам всем говорю, купаться в золоте богатого урожая, – торжественно произнёс Самохин, агроном.

Но все промолчали. Ответить-то было что. Просто сил не осталось.

Победа, как правило, всегда забирает силу тела.

Но всегда укрепляет силу духа.

                    Глава двадцать шестая

Повезло всей целине, развалившейся на сотнях тысячах гектаров к востоку от Кустаная. С начала почти  и до последних дней августа через день-два падали на пшеницу с просом и овсом разные дожди. Ливни с громом и молниями,  да кроме них – обычные хлёсткие, сделанные из медленных крупных капель, и затяжные моросящие. Не осенняя мелкая сыпь, конечно. Нормальные плотные дождики, стартующие с утра до ночи следующего дня. За десять минут быстрого хода от МТМ до конторы, метров пятьсот всего, работяга без зонтика от такой воды с неба вынужден был под конторским козырьком раздеться до трусов, вылить из сапог часть дождика, отжать носки, штаны с рубашкой. А только после этого идти в стены руководящего органа. Ходили в контору по разным делам многие механизаторы кроме женщин, которые оголяться принципиально не желали. И если бы шмотки  мужики не отжимали, то по конторским коридорам сотрудникам пришлось бы перемещаться на надувных лодках или вообще вплавь.