Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

"Очень вылезло старое… — делилась Татьяна Морозова в письме к подруге, знавшей и Андреева, и Русакову, их давние отношения. — Погода наконец установилась, началась жатва, работаем целыми днями, т<ак>ч<то>Даню и Галю я почти не вижу. Только вечером, но они рано ложатся и пытаются уснуть, чему мешают блохи. Сегодня хороший вечер, Даниил мрачен, и Алла не отходит от него. Пошла к Галиному окну, предложила ей выйти, но она не может, моет посуду.<…>Прекрасный она человек, я ее любила, мою "королеву"… Завтра все уезжают. Тяжело, даже очень"[335].

Гости уехали из Филипповской 19 августа.

5. Новая жизнь

Сразу после Филипповской Андреевы отправились в Измайлово, к Валентине Миндовской. Ее мужа все еще не отпускали из армии. Измайлово в те времена казалось загородом, хотя туда можно было добраться не только на электричке, но и на метро или на 14–м трамвае. Место, где жила Миндовская, называлось с незапамятных времен Анны Иоанновны Измайловским Зверинцем. Дачная улица — небольшие деревянные дома с мансардами и высокими крышами — располагалась у самого леса, ставшего парком имени Сталина.

Е. А. Андреева-Бальмонт. 1940–е

На втором этаже дома с балкончиком в 4–м Измайловском проезде, среди лиственниц, и лип уже жили две гостьи. Они, как оказалось, по недоразумению, заняли место Коваленских, которые сами же и направили их к Миндовской. Это две замечательные женщины — Екатерина Алексеевна Андреева — Бальмонт, бывшая жена поэта, и ее ближайшая подруга — Леля, Ольга Николаевна Анненкова. Они и жили, вернее доживали, вместе, в Хлебном переулке (подруг потом и похоронили рядом на Даниловском кладбище). Екатерина Алексеевна, узнав о смерти в Париже Константина Бальмонта, в 1944–м принялась писать о нем, потом, увлекшись, о другой своей давней любви — о князе Урусове, и закончила воспоминаниями о детстве. Видимо, в Измайлове она не оставляла этих занятий.

Андреева — Бальмонт была убежденной антропософкой, как и ее младшая подруга. Несмотря на разницу между ними в семнадцать лет, часто казалось, что подруги — ровесницы, несмотря на непохожесть: Екатерина Алексеевна — высокая, внушительная дама, Ольга Николаевна — небольшого роста, худощавая и подвижная. Обе с молодости искали разгадок "тайн бытия" по доктору Штейнеру. Анненкова некогда слушала лекции Штейнера, участвовала в постройке Гетеанума и даже получила от учителя права "гаранта", то есть имела полномочия принимать в Общество. В 31–м ее арестовали по делу об организации антропософов, но она отделалась трехлетней высылкой в Орел.

По свидетельству Аллы Александровны, эти милые старушки пытались увлечь антопософской верой и Даниила. Книгами Анны Безант, Рудольфа Штейнера, конфискованными при аресте, снабжали его именно они. Благодаря им прочел он неопубликованные "Воспоминания о Штейнере" Андрея Белого, упомянувшего в них и Анненкову. Но доктор Штейнер Даниила Андреева не увлек, и не только потому, что показался "великим путаником", а из-за "резкой антипоэтичности". Отсутствие поэзии, считал он, свидетельство неистинности, признак ложных умственных построений.

В Измайлове Андреевы чаще всего гуляли по лесу, шли к Серебряному пруду, иногда, по аллейкам в акациях, выходили к запустенью Государева двора, облепленного пристройками и давно забывшего богомольного Алексея Михайловича.

После беззаботности живописных прогулок, тишины уже в начале сентября они вернулись домой, к будням. По ночам он опять писал. Тому, чтобы роман продвигался, мешало все. Заботы о хлебе насущном, скудном и достававшемся трудно. Приступы депрессии. Вседневные, никак не кончавшиеся хлопоты. Но, когда не писалось, ему становилось еще тяжелее. Жене запомнились короткие отдохновения, вечера вдвоем. "Даниил читал вслух, я вышивала. Это называлось "мы читаем". Как-то случайно я разыскала очень красивые разноцветные нитки — гарус, кусочек канвы и хорошие иголки. Даниил сказал, что все это принадлежало Бусеньке, Евфросинье Варфоломеевне. Он страшно обрадовался, когда я нашла эти нитки, канву и начала вышивать. Я вышила сумочку, потому что ее у меня не было.<…>

Даниил очень любил читать вслух, когда я вышивала. И говорил: "У меня такое чувство, что ты не теряешь времени, слушая меня, а занята делом, тем более что ты вообще не можешь сидеть без дела…""[336].

Он читал ей то, что писал. Читал "Преступление и наказание", "Тристана и Изольду", Мережковского, рассказы отца…

Тогда же они вместе стали бывать в консерватории. Слушали Вагнеровский цикл, потом Бетховенский. "Лоэнгрином" дирижировал Мравинский. Это запомнилось… Выросшая в музыкальной семье, Алла Александровна привыкла жить с музыкой, ходить в концерты.