Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Возвратиться в Москву оказалось не просто. Трудности пришлось преодолевать Алле Александровне. "Я пошла за билетами, но их не было. А нас уже знала вся деревня, вся пристань. И мне сказали: "Приходите завтра, будет теплоход "Григорий Пирогов", там, среди пассажиров, — Александр Пирогов, брат Григория, известный певец Большого театра. Мы вас пропустим без билетов. Подойдете к Пирогову и попросите его помочь".

Вечер. Тьма и дождь. Кто-то помогает мне нести вещи. Я веду Даниила, которому плохо. К пристани надо спускаться вниз по косогору. И прямо посередине этого спуска в темноте под проливным дождем Даниил начинает падать мне на руки, как это бывало, когда он терял сознание от сердечного приступа. Я кричу в темноту: "Помогите! Помогите!". И сразу из этой темноты буквально со всех концов бегут люди, подхватывают Даниила и каким-то образом переправляют нас на теплоход, который тут же отчалил. Я оставляю Даниила, едва пришедшего в себя, внизу, где-то на полу, и иду разыскивать Пирогова. Подхожу к нему и рассказываю: "Я — жена Даниила Леонидовича Андреева, сына Леонида Андреева. Он только что из тюрьмы, я из лагеря. Он очень тяжело болен. Нам надо вернуться в Москву, но у нас нет билетов". И сейчас же Пирогов дал распоряжение. Кажется, нас поселили в каюте медсестры, которую куда-то перевели"[600].

В Москву приплыли 12 августа, через день после окончания фестиваля. Встречало их все семейство брата. Сын Вадима, Александр, вспоминал, как впервые увидел дядю на пароходе, подходящем к речному вокзалу: "Поразило внешнее сходство с отцом и возникшее сразу же чувство родства…"

Недрёмные "органы" с опозданием, но узнали о поездке Вадима Андреева. "К нашей чудной хозяйке тете Лизе явились сотрудники ГБ, — рассказывала Алла Александровна, — и стали расспрашивать:

— У тебя жили москвичи?

— Жили.

— А к ним приезжал кто-нибудь?

— Да, приезжал кто — сь.

— А кто?

— А я не знаю.

— Ну как не знаешь? Ну как фамилия тех, кто у тебя жил? И кто к ним приезжал?

— Да ня знаю я никаких фамилий. Хороши люди жили, хорош человек приехал, нямножко побыл, уехал, они тоже уехали. А я ня знаю куда. И фамилий ня знаю"2[601].

4. Бездомная осень

Пока они находились в Копанове, пришли бумаги о реабилитации. В справке из Военной Коллегии Верховного Суда, 11 июля подписанной полковником юстиции П. Лихачевым, говорилось: "Постановление особого Совещания при МГБ СССР от 30 октября 1948 года и определение Военной коллегии Верховного Суда СССР от 17 ноября 1956 года в отношении АНДРЕЕВА Д. Л. отменены и дело прекращено". Начались хождения, писание заявлений, добывание справок, чтобы прописаться, добиться какого-нибудь жилья. Жить было негде и не на что: безденежье и бездомье.

Болезнь в Копаново даром не прошла. Он сетовал: "Что за мерзость — сердечные приступы с тяжелой рвотой, обмороки (неожиданно, например, в метро), а главное — безобразная ограниченность в движениях"[602]

.

Д. Л. Андреев. Рисунок Г. Б. Смирнова. 1957

Пользоваться гостеприимством родителей жены Андреев хотел как можно реже. Двоюродному брату он так рисовал ситуацию:

"Ал<ексан>др Петрович работает большей частью дома, в той же комнате; а у Аллы громоздкая оформительская работа; а мне для работы нужен покой и тишина; а нервы у всех никуда не годятся; а у нас с Юлией Гавриловной>были уже инфаркты; а из длительного отпуска я привез (гл<авным> образом в голове) материалы, требующие немедленной обработки; а… еще 10 "а""[603]. Теща, самоотверженно заботясь о дочери и зяте, все же поговаривала: "Избави нас, Боже, от гениев!"

Через неделю после возвращения из Копаново, проводив брата, они перебрались в Перловку, на дачу к Смирновым, старым друзьям. Здесь Андреев гащивал до войны, помнил гостеприимный флигелек с верандой.

У них продолжался "организационный", как он его называл, период, так при жизни и не закончившийся. После прописки нужно хлопотать о компенсациях, о восстановлении пенсии, об инвалидности, о комнате — всем этим занималась жена. Езда в Москву из Перловки ее выматывала. Постоянной работы у нее не было. Наконец, удалось найти — в Медучебиздате, но с заработком более чем скромным — на чай, хлеб и сахар. Удалось получить компенсацию, но сумма оказалась смехотворной. Планы не обнадеживали. "Сейчас понемножку подготавливаю небольшую книжку стихов о природе, которую попробую выпустить в свет. На удачу почти не надеюсь, а все-таки — чем черт не шутит? Да и надо же когда-нибудь начинать"[604], — писал он Родиону Гудзенко из Перловки.

Сборник "Босиком" — единственная соломинка, за которую он мог ухватиться, чтобы "всплыть на поверхность литературы". Она казалось то сулящей кое — какие, пусть неблизкие, "заманчивые перспективы"[605], то "попыткой, заранее обреченной, почти наверняка, на неудачу"[606]. В сборник он включил 52 стихотворения из разных циклов о природе, главным образом "трубчевские". "Роза Мира", ставшая первоочередным незавершенным делом, продвигалась медленно. Но продвигалась почти ежедневно.