Ветер богов

— Ладно, поэт! — улыбнулся Эдано. — Постараюсь.

В последнее время увольняли в город мало и неохотно. Чувствовалось какое-то напряжение. Участились проверки, учебные тревоги. Только в последние три дня, после отъезда подполковника по вызову в штаб армии, стало немного легче. Но завтра он должен был вернуться, и все ждали, что муштра начнется с новой силой.

“Завалюсь пораньше спать, — решил Эдано. — Да Адзуме поручу купить спиртного. Что-то Савада скис”.

Механик действительно был уже несколько дней мрачен и неразговорчив. Встречаясь с ним у самолета, Эдано старался расшевелить Саваду, а тот отвечал односложно или отмалчивался. Вот ещё эти слухи о какой-то огненной бомбе!..

После отбоя казармы замерли. Каждый дорожил минутами отдыха. Во сне каждый был свободен и, если повезет, мог в сновидениях увидеть близких, побывать в родных краях, встретиться с любимой. Только неудачникам мерещилась во сне разгневанная рожа ефрейтора или унтер-офицера…

Кто из обитателей казармы мог подозревать, что в это время в далекой Москве японский посол Сато, приглашенный в Министерство иностранных дел, выслушивает заявление Советского правительства. В заявлении указывалось, что Советское правительство, верное своему союзническому долгу присоединилось к Потсдамской декларации и этот акт Советского Союза является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции. “С завтрашнего дня, то есть с 9 августа, — говорилось далее в заявлении, — Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией”.

Под утро весть о войне долетела до всего авиаотряда Такахаси. Сонный дежурный — низкорослый поручик — ошалело смотрел на врученную ему телеграмму.

Телеграмма из штаба армии была лаконична и заканчивалась словами: “Привести отряд в боевую готовность”. Важно и методично, словно шла обычная штабная игра, полковник Такахаси инструктировал командиров эскадрилий. Однако он был в явном затруднении и очень раздосадован тем, что в такую ответственную минуту рядам не оказалось Коно.

Все прежние планы отряда были рассчитаны на то, что Квантунская армия первой нанесет удар. Оборона игнорировалась, и сейчас было неясно, что следует предпринять.

Полковник любил поговорить. Но на этот раз он не успел исчерпать и половины запасов своего красноречия. Раздался воющий звук сирены — воздушная тревога.

“Эта не учебная”, — мелькнула у всех одна и та же мысль.

— По самолетам! — приказал Такахаси и кинулся к командному пункту — хорошо упрятанному и надежному убежищу.

В лучах восходящего солнца все заметили рой темных, увеличивающихся в размерах точек. Девять, восемнадцать, двадцать семь, — мысленно стал подсчитывать полковник и сбился.

Самолеты летели в два яруса.

Летчики и механики ещё только бежали к своим истребителям, а самолеты с красными звездами на крыльях уже были над аэродромом. В атаку пошла первая девятка. Судорожно закашляли японские автоматы и орудия ПВО, взметнулись трассы зенитных пулеметов. В тот же миг налетели русские истребители прикрытия. Шквальным огнем они гасили одну точку ПВО за другой. А на летном поле аэродрома творился ад. Тяжелые взрывы потрясали окрестности и грозным гулом отдавались в сопках. Взорвался склад с авиабомбами. Затем такая же участь постигла хранилище горючего — над ним взвилось яркое пламя. В воздух взлетали фонтаны щебня, обломки самолетов. Последняя тройка бомбардировщиков, отделившись от общего строя, скользнула в сторону штаба и казарм. В несколько минут авиаотряд подполковника Такахаси перестал существовать как боевая единица.

Эдано стал свидетелем катастрофы, постигшей отряд. Он вместе со всеми бросился к самолету.

“В воздух, — думал он на бегу, — скорее в воздух”.

Но перед ним поднялся смерч земли, закрыл горизонт и погасил восходящее солнце. Летчик провалился в бездонную черную яму.

Придя в сознание, Эдано, ещё не веря, что остался жив, увидел себя лежащим на пожухлой от жары жесткой траве. Он пошевелил одной рукой, второй подтянул ноги, сел. В ушах стоял непрерывный звон, словно там включен был зуммер телефонного звонка. Эдано поднялся, сделал несколько неуверенных шагов.

Над аэродромом уже не было ни одного самолета русских. Небо оставалось по-прежнему безмятежно синим, словно здесь, на земле, ничего и не произошло. Но так только казалось. С летного поля несло горечью пережженного масла, бензина, паленой краски и металла. Хранилище горючего пылало, вскидывая в небо фонтаны огня и черного дыма. Сизая стена дыма стояла и над Муданьцзяном. На взлетной полосе, подобно гигантским язвам, зияли широкие воронки. Среди изуродованных взрывами капониров и машин бродили люди, подбирая убитых и раненых. Эдано отыскал взглядом капонир со своим самолетом. “Уцелел”, — радостно подумал он. Около самолета копошился механик. “Савада!” И Эдано бегом, качаясь на ходу как пьяный, поспешил к нему.