Ветер на пороге

Неужели она в самом деле так внимательно слушала родителей, пока стояла, подставляя тарелки под струю горячей воды? Голоса слышались так отчетливо, словно Мег действительно находилась в той же комнате. Наверное, папа упомянул то ужасное, которое только что показал ей Прогиноскес, особенно жуткое оттого, что оно не было чем-то, – именно оттого, что оно было ничем. Мег ясно слышала отцовский голос, спокойный и рассудительный.

Папа говорил маме:

– Нечто странное и безумное происходит не только в далеких галактиках. Безумие проникло и к нам сюда – так коварно, что мы почти не заметили этого. Но вспомни, что только ни творится в нашей родной стране – еще несколько лет назад мы и подумать не могли, что такое возможно!

Миссис Мёрри задумчиво перемешивала кофейную гущу на дне чашечки.

– Мне как-то не верится, хотя я и знаю, что все это происходит на самом деле. – Она огляделась, убедилась, что близнецов и Чарльза Уоллеса на кухне нет, а Мег шумно плещется в раковине, отмывая кастрюлю. – Десять лет назад мы и ключей-то от дома не держали. Сейчас мы запираем двери, когда куда-то уходим. А в городах иррациональное насилие еще хуже!

Мистер Мёрри рассеянно принялся записывать на скатерти какое-то уравнение. И миссис Мёрри в кои-то веки даже внимания не обратила.

Он сказал:

– Они не застали времен, когда можно было пить дождевую воду, потому что она была чистой, когда можно было есть снег, купаться в любой реке, в любом ручье. В последний раз, когда я ехал домой из Вашингтона, на дорогах были такие пробки, что на лошади я доехал бы скорее. Над дорогой висели огромные знаки «Ограничение скорости – шестьдесят пять миль в час», а мы ползли не больше двадцати.

– А мы с ребятами три часа ждали тебя к ужину и в конце концов сели за стол без тебя, делая вид, будто совсем не беспокоимся, не попал ли ты в аварию, – с горечью добавила миссис Мёрри. – Вот до чего мы дошли – на вершине цивилизации, в разумно устроенном демократическом государстве. А на прошлой неделе четверых десятилетних детей поймали на том, что они торговали тяжелыми наркотиками в школе, откуда наш шестилетний сын то и дело возвращается с подбитым глазом и расквашенным носом… – Тут она вдруг заметила уравнение на скатерти, растянувшееся уже на полстола. – Ты что делаешь?

– Знаешь, у меня такое ощущение, что существует какая-то связь между твоими открытиями о влиянии фарандол на митохондрии и этим необъяснимым космическим феноменом.

Его карандаш дописал дробь, несколько греческих букв и возвел это все в квадрат.

– Мои открытия выглядят довольно неприятно, – вполголоса сказала миссис Мёрри.

– Я знаю.

– Я выделила фарандолы потому, что помимо загрязнения воздуха должна быть еще какая-то причина роста уровня смертности от респираторных заболеваний и этой так называемой эпидемии гриппа. Микросонароскопия впервые навела меня на мысль, что… – Она осеклась и посмотрела на мужа. – Тот же самый звук, да? Этот странный «вопль» страдающих митохондрий и «вопль» из далеких галактик, перехваченный новейшим параболоидоскопом, – между ними есть некое ужасающее сходство. Мне это не нравится. Мне не нравится, что мы даже не видим, что происходит у нас на заднем дворе. Мир настолько отупел от бесчестья и насилия, что люди принимают это как должное. Нам нужно увидеть огромную, впечатляющую трещину в небе, прежде чем мы наконец-то начнем принимать опасность всерьез. А мне нужно было смертельно обеспокоиться здоровьем нашего младшего сына, чтобы начать воспринимать фарандолы не только как предмет отстраненного научного исследования.

Мег обернулась к столу – такая боль звучала в мамином голосе! – и увидела, что отец взял маму за руку.

– Дорогая, это на тебя не похоже. Разумом я вижу лишь поводы для пессимизма, для отчаяния даже. Но я не могу успокоиться на том, что говорит мне разум. Это не все.

– А что же еще, кроме этого? – тихо и горестно спросила миссис Мёрри.

– Есть еще звезды, которые по-прежнему движутся в своем прекрасном упорядоченном ритме. Есть еще в мире люди, которые держат слово. Вплоть до мелочей. Например, то, что ты готовишь на бунзеновской горелке. Даже в разгар эксперимента ты не забываешь, что семью надо кормить. Этого достаточно, чтобы мое сердце сохраняло оптимизм, хотя разум склоняет к пессимизму. И наш с тобой разум достаточно силен, чтобы понимать, насколько ограниченны возможности разума. Голый интеллект – инструмент чрезвычайно неточный.

– Твой отец – мудрый человек, – заметил Прогиноскес.

– А ты что, слышал, как я вспоминала?

– Я же вспоминал вместе с тобой. Понимаешь, большую часть этого разговора твое сознание пропустило мимо ушей.

– У меня очень хорошая память!.. – начала было Мег. Но остановилась. – Нет, я понимаю, большую часть этого я бы сама не вспомнила. Я, наверно, просто бессознательно улавливала звуковые волны, да? Но как ты ухитрился все это из меня вытащить?

Прогиноскес посмотрел на нее двумя круглыми совиными глазами:

– Ты постепенно учишься вникать.

– Во что?