Ветер удачи

Услышав доносящиеся из трапезной для слуг и рабов звуки дибулы, Нжери поджала губы, твердо решив теперь же высказать Эвриху все, что она думает о его возмутительном поведении. Это ж надо такое учудить: уйти с заданного Газахларом пира по случаю завтрашнего отъезда ради того, чтобы развлекать своим пением домашнюю прислугу!

За горами, перевалами,За заборами, заваламиЕсть такая страна,Где царит тишина…

Молодая женщина подошла к распахнутым дверям. Ей оставалось только переступить порог, но в последний момент она, как случалось уже неоднократно, заколебалась.

Безмятежный покойНад далекой страной,Там травы изумрудСонно кони жуют.Взор ласкает река,

Что синей василька…

Она намеревалась ворваться в трапезную, дабы прилюдно устыдить и усовестить дурковатого арранта, однако сумела-таки подавить бурлящие в ней гнев и раздражение, сообразив, что ничего хорошего из задуманной экзекуции не получится. Эврих, как бывало всегда, когда начинала она «пробирать» его, — за дело, разумеется! — склонив голову, будет слушать ее терпеливо и покорно, не пытаясь возражать или оправдываться, и все самые справедливые и убедительные слова и упреки повиснут в воздухе, пропадут втуне. И не получит она, выплеснув ярость свою на склоненную златокудрую голову, ни малейшего облегчения. Ибо ругать безответного все равно что топтать ногами лежачего. Бессмысленно — и так ведь лежит! — и неловко — нашла с кем связываться…

Как алмазы, сияют там капли росы,Воздух свежий и чистый, как после грозы…

Говорить что-либо бесполезно: все равно он считает себя правым. Наверное, просто не может чувствовать и поступать иначе — одним словом, жить по-другому. И стало быть, как это ни глупо и ни противно, действительно по-своему прав.

Нет суровых ветров,Ни чужих, ни врагов,Там за друга всегдаДруг вступиться готов…

Ведь не будет же он петь свои странные песни оксарам и форани? Он и ей-то их никогда не пел. Поскольку не положено высокородным Небожителям развлекаться на манер простолюдинов.

Ах, туда б нам с тобой

От зимы ледяной!От снегов, от дождей,От двуногих зверей.Собирайся, пора,Поспешим мы туда:За леса, за моря,На восток, где заря…

Нжери потерла переносицу, с удивлением чувствуя, что переполнявшие ее злоба и возмущение куда-то исчезли, улетучились без следа. Да и на что, собственно, было гневаться? Эврих ведь никогда из себя Небожителя и не корчил.

Она прислушалась к доносящимся из трапезной голосам, но поняла только, что от ее арранта требуют выполнить какое-то обещание. Спеть песню, которую он обещал им сочинить. О висящем в трапезной мече некоего Чархока. О Великий Дух, не хватало еще только, чтобы ее возлюбленный сочинял песни для безмозглой челяди! Нет, этому определенно надобно положить конец! Какой-то дурацкий меч, никому не ведомый Чархок!

Шагнув к дверям, она уже совсем было собралась войти в трапезную, но тут Эврих запел, почти не аккомпанируя себе на старенькой дибуле:

Сломался меч, устал клинок.

Бессрочной службы вышел срок.Он был кален в крови врагов,Он в ножнах был среди пиров.Его не вынут в грозный час,И не блеснет он, как алмаз.Теперь он сломан, ржой покрыт,В потертых ножнах крепко спит.С хозяином в былые дниНемало стран прошли они.Хозяин, долг исполнив, пал,Клинок же на стену попал.

О славный меч, спокойных снов!Ты никогда не тратил слов,Не убеждал, не угрожал,Но честно друга выручал,И, встретив ложь или навет,Вдвоем давали вы ответ.Не продан ты и не согнут,Участник многих битв и смут.Решил ты много спорных дел,Как мог, и вот — не уцелел.Я на тебя люблю смотреть —Дай Бог мне так же умереть.