Помогая ей, Серый разразился оглушительным лаем. От этих неслыханных звуков бой на мгновение затих, и толпа обернулась к Гвендис.
– Мы захватили сердце Сатры, – громко сказала она. – Если не верите – слушайте: оно зарыто в земле под каменным столбом в залитом смолой железном ларце, это – самоцвет, который ваши предки принесли с неба. С собой у меня его нет! – крикнула она, видя, как заколебалась толпа. – Если хотя бы волос упадет с головы Дэвы, Грона унесет сердце Сатры за Стену, и последняя в мире Сатра навсегда осквернится.
Дайк стоял, опираясь на меч: его шатало, бой отнял все силы. Еще немного – и он не сумел бы поднять для удара руки.
– Гвендис!.. – выдохнул Дайк, не расслышав самого себя.
Толпа разразилась такими стенаниями и воплем, что казалось, земля уже горит у них под ногами.
– Приди, Жертва, спаси нас! – взывали небожители к небесам.
Но, как обычно, небеса не отвечали. Гвендис ждала, не зная, кончится ли это неистовство тем, что в безысходности толпа растерзает и Дайка, и ее, или жители Сатры подчинятся ее воле. Вокруг нее все расступились. Гвендис хорошо разглядела мощного приземистого Сатваму, который порывисто размахивал руками – должно быть, добивался, чтобы все замолкли.
Крики наконец стихли совсем. Немая толпа была еще страшнее вопящей.
– Утешительница Гвендис! Ты и твои друзья сделали ужасное дело, – раздался низкий голос Сатвамы. – Пусть Дэва уходит с тобой. Но верни и ты сердце Сатры! Ты знаешь меня, утешительница, я не делаю зла без нужды. Умоляю тебя об одном: пусть Сияющий даст клятву навсегда уйти за пределы Сатры и больше никогда не появляться на нашей земле. Тогда исчезнет единственная причина, по которой мы нынче пролили кровь. Мы отпустим Сияющего на все четыре стороны, а ты верни сердце Сатры, иначе нас постигнут отчаяние и безумие.
– Клянись, Дайк! – произнесла Гвендис.
– Клянусь покинуть Сатру и не возвращаться, – хрипло проговорил Дайк.
Рубаха на нем была изорвала и в крови, волосы дико всклокочены. На груди висела серебряная подвеска из плотно переплетенных полос металла со скругленными углами: подарок Итвары.
– Расступитесь! – приказал небожителям Сатвама. – Пусть Сияющий и его утешительница уходят.
Толпа раздвинулась, и Гвендис подбежала к Дайку. Сатвама тем временем исподлобья огляделся. Среди убитых, которые лежали у входа в дом, он узнал Дварну. Статное тело Дварны Твердого раскинулось у самого порога. Совсем побелевшее и сразу осунувшееся лицо было ничуть не искажено и спокойно.
Одасы не было видно нигде. Сатвама только поморщился: какая разница… Тесайя сидел, прислонившись к стене дома. Его волосы, всегда красиво ниспадавшие на плечи, спутались, полное лицо посерело. Тирес закусил губу, держась рукой за грудь. Между пальцами сочилась кровь. Рядом с ним, неловко горбясь, стоял на коленях художник Орхейя, прикрыв его руку своей рукой и поддерживая голову тиреса. Сатвама брезгливо отвел глаза от этой жалкой фигурки и посмотрел в упор на Тесайю. Мелкая дрожь сотрясла раненого тиреса.
«Сатре нужен один царь, – мелькнуло у Сатвамы, и он усмехнулся. – Страна уже устала от междоусобиц тиресов, один из которых проливает сладкие слезы, другой посылает своих „верных“ в огонь… впрочем, Дварны больше нет. А Одаса… пустое место».
Сатвама подошел к Тесайе. Тот протянул перед собой окровавленную руку. Полные губы беззвучно что-то шептали.
– Это на благо Сатры. – Не обращая внимания на застывшего с огромными, расширенными глазами Орхейю, Сатвама ударил тиреса острием в живот.
Хрипя, Тесайя сполз по стене и упал, съежившись в луже крови. Орхейя с безумным взглядом хватал ртом воздух.
– У Сатры один царь! – возгласил Сатвама. – Тесайя умер. Дварна мертв.
Над площадью повисло молчание. Вдруг заревели от восторга «верные» Сатвамы. Крик подхватили наконец и остальные небожители, даже Кесара – бывший приближенный Тесайи. Только художник Орхейя, дико озираясь, вскочил и бросился прочь, с неожиданной силой расталкивая толпу.
Перекинув руку Дайка себе через плечо, Гвендис поддерживала его. Дайк не только выбился из сил – он был изранен. Ни одна рана не была опасной, но от них рубаха Дайка пропиталась кровью, и сам он начал слабеть. Потрясенная смертью Тесайи Гвендис торопила его: «Пойдем!» Ей хотелось лишь одного: поскорее увести Дайка из этой страны ужасов.
А Эрхе-Алтан среди ночи гнала свою мохнатую лошадку туда, где пылало зарево. Его алый отблеск смешивался с рассеянным светом луны, и лицо Эрхе озарялось то призрачно-белым, то розовым. Черные косы, спадающие из-под островерхой шапки, били ее плечам.
Оказавшись на узкой дороге между неуютных каменных юрт, Эрхе увидела: здесь и правда война. Ее лошадка смело переступала через убитых, которые порой попадались ей на пути, откуда-то доносились причитания и женский плач.