Ветер забытых дорог

– Рассуди сам, Сияющий, – продолжал тирес Сатвама. – Ты сказал, что не станешь проповедовать новое учение на основе Приложений и Свода. Ты твердишь, что строительство Сатры сделает нас лучше, и мы «сумеем разобраться, где истина»! Но этим ты предлагаешь пересмотреть саму нашу веру. Это костяк нашей жизни. Без веры, как любит говорить этот болтун Одаса, в наших душах воцарится тьма и безумие.

– Что же именно случится, если кто-то потеряет веру в Жертву и страх оскверниться? – упрямо переспросил Дайк.

– Что? – Сатвама на мгновение плотно сжал губы. – Про Тесайю я тебе в прошлый раз говорил? Что он зверь?

Дайк кивнул.

– Так вот, в каждом живет такой или иной зверь. И если сейчас вера в Жертву как-то сдерживает этого зверя в нас… то без веры он вырвется на свободу. Элеса! Вот пример небожителя с окраин, который потерял страх. А если все они потеряют страх? Тогда от нищеты, скуки, однообразной жизни они пойдут развлекаться с нашими женщинами, резать, убивать. Прежде всего они разгромят дома тех, у кого хоть что-то есть. Начнут, может, с Тесайи или с меня – кто побогаче. Ведь если Жертва не придет, чтобы осудить недостойных и вернуть сияние достойным, тогда можно все! Все можно, всем равно один путь… кстати, а куда путь? Навеки в подземное царство? – насторожился Сатвама. – В Ависмасатру?

Дайк внимательно слушал.

– А ты веришь в Жертву, тирес Сатвама? – неожиданно спросил он.

Сатвама не ужаснулся вопросу и спокойно ответил:

– Я убежден, что искренне верят и Тесайя, и Дварна. Что до меня – и, догадываюсь, до Итвары, – мы скорее привыкли к мысли о Жертве. Без этой мысли в нас останется пустота, которую нечем заполнить.

Сосредоточенно хмурясь, в свой черед Дайк начал отвечать на все сразу:

– Я попросил Итвару рассказать мне про книги, до которых я не дошел. Он пересказал мне все самое основное и общее и посоветовал, какие главы мне стоит прочитать самому. Небожители должны знать, что Жертва, возможно, вымысел: просто подтасовка из отдельных строк, которые вырваны из разных мест Свода. Каждый должен понимать выбор, который он делает. Со слов тиресов большинство верит, что явление Жертвы обязательно, как восход солнца: вот ложь, на которой построена Сатра. Вы обещаете остальным то, за что не можете отвечать, и не предупреждаете их об этом.

– Ты выбьешь землю из-под ног простых небожителей, если оставишь им такой выбор, – вмешался Сатвама.

– Я уже слышал, – ответил Дайк. – Ты сказал: вера в Жертву сдерживает вас, если Жертва не придет, можно все. Но право сдерживать и право решать, что можно, – сейчас это присвоили тиресы. А небожители умирают от мора, голода и от рук друг друга – «умирают от Сатры»!

– И им нужно хотя бы посмертие, – напомнил Сатвама.

– Если Жертва не придет, – сдвинул брови Дайк, – тогда вы обманываете не только живых, но и мертвых.

– Ты хочешь разрушить все, что у нас есть.

– Что разрушить – руины? – Дайк отвернулся. – Я хочу строить.

Сатвама недоверчиво усмехнулся:

– Я вижу, Сияющий. Ты задумал сделать не важным для небожителей все, о чем сейчас учат тиресы. Тогда ты останешься единственным. Но помни, Дайк, этому не бывать.

– Ты и впрямь думаешь, что мне нужна власть над Сатрой? – переспросил Дайк.

Сатвама, помедлив, ответил:

– Должно быть, нет… Но в конце концов все равно получится так.

Гвендис шила при двух светильниках, разложив вокруг себя катушки и ткань. Дайк присел на скамью у стены, боясь в полумраке и в тесноте опрокинуть светильник или задеть шитье.

– Я виделся с Дварной. Погрозил ему с глазу на глаз, чтобы он не трогал Адатту. Дварна сказал, что и сам не собирался мстить, потому что парень не стоит этого.

– Мне кажется, он все-таки побоялся тебя, – подняла взгляд от шитья Гвендис.

Дайк в раздумье потер нахмуренный лоб:

– Мне тоже… Не похоже, что Дварна станет прощать, пускай даже и из презрения. Ну да впрочем, ну его… Завтра я выйду на площадь как тирес Сияющий и брошу клич заново строить Сатру. Подходит «очистительная неделя», – продолжал Дайк. – Твоя правда, Гвендис: они сводят себя с ума, от каждой такой недели все свихнутся еще больше. Надо, чтоб не было этого, а то чем дальше, тем тут будет хуже.

Гвендис закончила шить и отложила готовую рубашку. Она сшила ее для Тимены, который пришел из зарослей в негодном рванье. Впрочем, Тимену теперь все называли Гроной.

Дайк осторожно пересел на кровать, чтобы быть ближе к Гвендис. Глухая тоска Сатры охватывала порой и его. Он представлял себе большой ветхий дом и запущенный сад, который своими руками приводил в порядок, служа садовником у любимой. Если бы не сияние и надежда вернуть себе память, не занесло бы его в Сатру. Он был бы мужем Гвендис и занимался каким-нибудь ремеслом. А теперь он – неизвестно кто: может, и впрямь Дасава Санейяти, о чем пошла в Сатре молва.

Уставшая за день Гвендис прислонилась виском к его плечу. Приникнув щекой к ее волосам, Дайк сказал:

– Ты рядом – и все будто бы не так тяжко.

– И мне, – спокойно ответила она.

– Что-нибудь есть хуже, чем нам с тобой расстаться? – спросил Дайк. – Я думаю, нет. А ты сама знаешь что-нибудь такое?