Ветеран

Маринка посмотрела ему в глаза и снова заплакала, торопливо кивнув несколько раз и утыкаясь в спасительное плечо. Она выплакивала обиду, унижение и страх на груди того, кто стал ей дорог в последнее время. Зубов облегченно вздохнул:

— Вот и ладно…

Не отпуская девушку с рук, присел вместе с ней на кровать. Митрич ухватив дочь и младшую внучку за руки, потянул их за собой. Вытащив из комнаты Маринки, прикрыл за собой дверь, шепотом сказав Валентине:

— Пусть поговорят. Ей легче станет…

Полозов не спал всю ночь, раздумывая над случившейся накануне трагедией. Думал и о Зубове, собиравшемся поквитаться с бандитами. Лешка не скрывал своих намерений уже во время следующего дежурства, через сутки, найти громилу с золотой фиксой, а потом вычислить и остальных. Старик понимал, что молодой парень будет обречен, едва выступит против банды, а это станет новой болью для Марины.

К утру Митрич принял решение. Встал и ушел, стараясь не скрипнуть ни одной половицей. На улице едва рассвело и никто его ухода не заметил. В кухне прихватил с собой немного еды и старую солдатскую фляжку. Забрал со стены старенький немецкий бинокль, который когда–то снял с шеи убитого фрица.

Выйдя в хлев, взнуздал сразу поднявшегося с соломы Ветерка. Старый Чубчик тоже встал и смотрел, как накидывают седло на его сына. Полозов вышел из хлева, ведя коня в поводу. Тихонько прикрыл вортницу. Оставив лошадь у крыльца, зашел в летнюю кухню. Прихватив с собой пару мешков и маленькую саперную лопатку, вышел на улицу. Забрался на коня и чуть дернул коленями по шершавым бокам…

Старый лесник ехал долго, удаляясь от кордона все дальше и дальше. Солнце уже взошло, когда он остановился у края глубокого оврага. Спешился, накинув повод лошади на торчавший дубовый сучок. Посмотрел вниз и вздохнул. Песчаный склон резко уходил вниз метра на три. Дальше тянулись кусты. В самом низу чуть проглядывало сквозь клочья тумана и кусты небольшое озерцо. Куковала вдали кукушка. Пели на разные голоса птицы. Лес покрылся легкой, пока еще мелкой, листвой и казался стоящим в дымке.

Митрич поймал себя на мысли, что впервые слышит кукование в этом году. Раньше он бы обрадовался и обязательно спросил:

— Кукушка–кукушка, сколько еще годков мне землицу топтать?

Он не верил в приметы и все равно спрашивал каждый год, услышав первую кукушку. На этот раз не спросил. Подняв голову, посмотрел на крону могучего дуба. Листочки еще только начали проклевываться и дерево казалось усеянным огромным количеством желто–коричнево–красных жуков. Прошептал, погладив шершавую бугристую кору ладонью:

— Что, старик, все шумишь? Еще мощнее стал, смотрю, а я вот дряхлею. Уж извини, что редко навещаю и сейчас к тебе пришел, чтоб забрать то, что оставил когда–то…

Вернулся к Ветерку. Забрал саперную лопатку, привязанную к луке седла. Подошел к подножию дуба и принялся копать…

Обратно Митрич возвращался другой дорогой. Ему ли, проработавшему всю жизнь лесником, не знать было своих мест. Он остановился на бугре возле того самого места перед гатью, где обнаружил следы колес. Посмотрел вниз. Этот бугор врезался в болото узким языком и тянулся в сторону шумевшего вдали березняка, плавно сходя на нет.

Дорога по гати была перед старым ветераном, как на ладони. Он знал, что настил выдерживает даже грузовые машины и бандиты об этом тоже наверняка разузнали. С вершинки бугра просматривалась большая часть болота с редкими чахлыми сосенками тут и там. Кустарнички голубики торчали на редких кочках клочками, но в основном укрыться на зеленом ковре оказалось негде. Ни назад, ни вперед никто не смог бы выбраться незамеченным. К тому же на самой гати машине было не развернуться.

Полозов мрачно кивнул собственным мыслям. С трудом стащил нагруженные чем–то неровным мешки с крупа коня. Оглядевшись, подхватил мешок поменьше. С трудом закинув его на спину, прихватил саперную лопатку и начал спускаться вниз. Уставшая лошадь подняла голову от пробившейся травки под кустами, которую с аппетитом щипала, позвякивая удилами. Посмотрела вслед хозяину и вновь принялась за травку…

Митрич подошел к краю гати и осмотрелся. Пройдя немного вперед, положил мешок на почерневшие бревна. Развязал устье и извлек первую противотанковую мину. Достав из мешка моток провода, быстро подсоединил к мине, забив запал в специальное гнездо. Поддев лопаткой землю между бревен, положил мину и перекрестился:

— Прости меня грешного, Господи. Не думал, что после войны тоже придется мины ставить…

Быстро замаскировал место минирования и тронулся дальше. Вторую и третью мины он поставил друг от друга метрах в пятидесяти. Замаскировав, все же отметил места минирования уткнутыми напротив ошкуренными палками. Ошибаться он не хотел. Рядом, чтоб не сильно в глаза бросалось, навтыкал обычных зеленых кустов.

Осторожно протянул провода наверх бугра, пристроив за старой березой. Замаскировал снизу листвой и старой травой. Дальше просто слегка прикопал. Подсоединил проводки к трем взрывателям, поставив их в ряд.