— Я серьезно. Оставь меня в покое. Хоть ненадолго. Молю. Идет?
Скривился, сверля уже смело взором.
— Хотя бы час. Дай мне час. Хорошо? — и снова перепалка взглядов. — Вон, — кивнула. — Иди Рыжику с углями помоги. А то опять все гореть будет, как вчера.
— Но нормально же получилось, — тотчас возмутился.
— Ага, — иронически паясничаю. — Потому что ты следил. Так что иди давай, и не подведи меня.
— Час? — коварная ухмылка, изогнув одну бровь.
— Час. Да, час. А потом снова твой кумир тебя приютит, — хохочу.
Загоготал и Глеб:
— Кумир, — невольно визгом. — То еще мне сказала. Скорее… А не, не скажу, — в момент оборвал себя.
Подмигнул вдруг. Разворот. Косой, вполоборота, на прощание взгляд — и покорно пошагал, заторопился в сторону Андрюхи.
— Ты че творишь?! — сердитое, рисуя всезнайку.
— А че? — оторопел у мангала Гриб.
— На**я так много?!
— А ты мяса, видел, сколько?! — доносится возмущенное Рыжика.
Но уже особо не вслушиваюсь.
По тропинке — мимо сарая да к дощатому «товарищу».
Глава 14. Агония. Плутовство Химеры
(В а н е с с а)
По тропинке — мимо сарая да к дощатому «товарищу».
Едва только мимо сенника, как громом узнаю Его смех. Ее голос.
— Рогожин, Вы на меня сегодня дурно влияете… — хихикает.
— Это я-то? — возмущенное сквозь хохот.
— Ты… ты, — бархатом.
Вдруг протяжной, пробивающей дрожью, стон. Ее стон.
— Федь, ну… — отчаянное.
И снова протяжное… зов похоти.
Прибилась, прижалась я невольно к наличнику у входа. Ноги подкосились. Сердце окаменело, забыв свой ход. Волосы зашевелились на голове. Задыхаюсь.
Горю. Вся внутри горю от охватившего меня кошмара.
— М-м-м… — протяжное, сладострастное. — Ты сегодня такой зверь.
Расстрелом.
Взорвалось тотчас все во мне.
Стон. Ее. Его.
Потекли реки крови из моей души.
Сжалась я от боли, от ужаса.
Присела на корточки.
«С*ка ты! А не… зверь», — грохнулась я на колени, давясь слезами.
И снова ее стон, разрывая, добивая меня окончательно.
Вдруг где-то шорох — током меня пронзая.
На четвереньках поползла. Еще миг — и сорвалась на ноги. Сама даже не поняла — как кинулась вперед. В сторону туалета. Прижалась к дощатой стенке.
Сгораю. Поистине, сгораю заживо. В голове — ад. Захлебываюсь немыми рыданиями. А в голове не проходящим звоном ее стон.
И снова где-то чьи-то шаги.
Срываюсь на бег: выныриваю из-за угла — и в сторону беседки.
— Ты чего? — чье-то мужское, кого чуть с ног не сбила.
Прожогом… куда глаза глядят.
— Кто вино? — слышу отчетливо слова Вали.
К столу — выхватываю протянутую бутылку.
— Ого, мать! — гвоздями шутка, которую даже не осознаю до конца.
Агония. Сожрала меня агония.
Бег, переходящий на торопливую ходьбу.
А затем и вовсе ватные ноги — едва снова удерживают меня вертикально.
Вышла к озеру.
По тонкой тропинке вдоль берега через лес, наощупь, теряясь в сумерках, таких же отбросах, как и я, дара Закатного Светила — и затерялась среди высокого подлеска. Присела, поджав под себя ноги.
Легкое, шизофреническое покачивание вперед-назад.
Таращу очи, захлебываясь мыслями.
Грохочет ожившее сердце. Предсмертный бой.
Больная фантазия, рисуя катастрофические картины.
Глоток за глотком, морщась. Но не так от спирта, как от отвращения.
ДУРА! Я — ДУРА!
Наивная корова, мечтающая летать.
«Зверь».
Зверь…
С*ка ты, а не зверь. С*ка! А я — конченная, тупорылая идиотка.
(Ф е д о р)
Ну вот, называется, пошел спать. Увязалась, что та болячка.
Хотя… глупо было ожидать что-то иное.
Залезла сверху.
Морщусь:
— Инна, я устал.
— Ну да, — хихикает ехидно. — Смешно.
— Что смешного? — невольно грублю. А башка, и вправду, раскалывается.
Душу готов отдать, лишь бы уснуть. Идиот, надо было еще днем лечь!
— Ин, харе прикалываться, — раздраженно. — Я же тебе сказал — я устал. Видимо, водка не пошла. Хреново мне. Не понимаешь? — гневно. Вперил в нее взгляд.
Коварно ухмыляется. Движение — и стащила с себя майку.
Ошалел я, завидев ее голую:
— Ты че… без лифа?
— А ты только заметил? — удивленное.
— А че эт ты? — поддаюсь, улыбаюсь. Руки сами невольно потянулись к предложенному. Сжал жадно — тотчас похотью отозвалось мое тело. Прильнул губами к торчащему соску, вобрал в себя, скользнул языком. Тихо застонала. — Ты ж не любитель? — шепчу.
— Просто… Рогожин, Вы на меня сегодня дурно влияете… — хихикает, задыхаясь уже от желания.
— Это я-то? — возмущенное сквозь смех. Отстраняюсь. Оперся руками по бокам. Очи в очи.
— Ты… ты, — бархатом. Прижалась ко мне, пробираясь руками под футболку, гладя живот.
Выгнулась кошкой на мне, и снова сжала бедра, притиснулась ко мне вплотную, да так, что ощутил ее собой. Жажда напряжением передалась, разразилась во мне, откликнувшись новым, срывающим уже с катушек, зовом продолжения. Невольно облизался. Гулкий, похотливый, заводящий стон этой заразы.
— Федь, ну… — отчаянное ее, вымаливая участия.
И снова движение, имитируя секс.
— М-м-м… — протяжное, сладострастное. — Ты сегодня такой зверь, — паясничает, гадина.