Ветра Унтара (СИ)

Она медленно и верно сползала к краю стола. За зеленым стеклом подрагивало сливовое вино, оно пенилось рубиновыми пузырьками, и было заметно, что ему тоже нравится Бешеный блюз. Когда стол королевского гвардейца кончился, бутылка плавно перевалилась за грубо отесанный край, озадаченно наклонилась в полете и... разлетелась вдребезги о каменный пол...

Гвардеец вздрогнул, я резко отвернулась и врезалась плечом Эрику в бок. Бешеный блюз кончился, Эрик отложил чужую гитару, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

-- Знаешь ли...

-- Знаю... - ответила я.

- Просто хочу тебе напомнить, что за такие фокусы положено неделю, а то и две, полоть туоновские теплицы.

Эрик редко скрывал свои мысли, и он вспоминал Туон.

Мне стало грустно, захотелось поскорее уйти куда-нибудь раньше, чем я попрошу его сыграть что-нибудь старое, и раньше, чем Эмиль заметит мое смятение...

Но Эрика не надо просить. Часто в такие минуты у нас на уме оказывалось одно и то же... Эрик! Не сегодня, слышишь, хватит, сегодня и так уже достаточно переживаний, чтобы голова пошла кругом! Эрик был неумолим, он забрал у Эмиля свою гитару и аккорд за аккордом вырывал из моей души все новые и новые воспоминания.... Эту песню он написал для меня. Времена прекрасного туоновского детства, времена первых неизлечимых ран! Как позабыть их, Эр? "Покой не по тебе", - обречено решила я, а, значит, ссора сегодня обеспечена. Пусть. Я хочу услышать ее, услышать здесь и сейчас - ни Угрюмые Феи, ни Бешеный блюз, и даже Ив не остановят меня, Эр, ты знаешь...

Он прекрасно понял меня, хотя мы не произнесли ни слова. Гвардеец ушел. Эмиль был занят набиванием трубки. Он просыпал табак на колени. Табак пах черносливом. Ив рисовала ногтем узоры на лужице эля. Иногда ее наивность вдруг заканчивалась, и тогда она попадала в самую точку. Но сегодня этого не произойдет.

- Только одну песню и все, спать, - сказал Эрик, прижал свою гитару и замер. Эрик хотел обставить брата, и я знала: на этот раз у него получится. Он тронул струны, мороз пошел по коже, и в горле застыл томительный глоток. Это звучала мелодия старинной баллады:

У темной птицы дивный дар

Во мгле горящих глаз,

Убьет ее любви удар,

Когда коснется вас.

Не сложно бури по весне

Крылами разрезать,

И разорвать струну во мне,

Которой не сыскать.

Но только до весны уснет

Ее волшебный дар,

Забудет бури и уйдет

Туда, где есть пожар.

Слезами потекут ручьи,

И льды пойдут ко дну,

Тогда молчи, мой друг, молчи,

Храни ее одну.

У темной птицы дивный дар,

Чисты ее мечты,

И нет другой такой, а я...

Молчи, мой брат, молчи,

Молчи, мой брат, молчи,

Молчи.....

Эмиль и так молчал, его трубка никак не могла разгореться, он тоже прекрасно помнил эту песню. Вот ведьма! Эрик умел играть на гитаре! В его руках она, точно живая, ткала любовь из всего что придется. А чего ты ожидала? Покоя? Ты ошибалась, Итта. Не ты, а он помнит дорогу туда, где под толстым свитером и малахитовой Розой Ветров предательски громко колотится твое сердце. Один - один, и Угрюмые Феи тут не при чем.

- Пойду-ка я спать, - Эмиль встал и, возвышаясь над всеми, щелкнул огнивом.

- Слушай, Эм, я в жизни не ел ничего вкуснее местного сыра! - заявил Эрик, как ни в чем не бывало, запихивая гитару в чехол. - Надо обязательно прихватить с собой хоть пару головок.

- Мне бы твою уверенность, - холодно произнес Эмиль. - У нас и без сыра есть чем оттянуть плечи. До Гавани дотащить бы себя самих, так что, извини, идея дурацкая!

- Как знаешь, - пространно изрек Эрик, он тоже встал и закинул гитару на плечо.

Эмиль посмотрел на свою трубку - она не раскуривалась. Он собирался еще что-то сказать брату, но махнул рукой и сонно поплелся наверх, в комнату под самой крышей, единственную комнату на Молочном Хуторе, которая оказалась свободна на эту ночь. Я ушла с ним....

***

Залы музыкального отделения Туона не пересекаются с залами изобразительного ни коридорами, ни лестницами. Мне довелось попасть туда только зимой, когда занятия в Туоне были уже в самом разгаре. Лютня, мне нужна была лютня для рисования с натуры, и я отправилась ее искать. Теперь-то я могу рисовать лютню хоть целыми днями, она стоит в углу гостиной и пылится, но тогда... тогда я с трудом представляла, как она выглядит.

"За вторым коридором направо - и в узкую арку", - сказали мне. Было светло, зимнее утро еще не превратилось в дневной полумрак. Я помню изящный паркет и музыку, она лилась отовсюду, в каждой комнате занимались, тренировались, что-то разучивали и жужжали так, что голова пошла кругом.

"Тихая же у меня профессия..." - подумала я и свернула направо, как мне велели.

5 января... Я прекрасно помню, было 5 января. Я увидела их и все, все в моей душе оборвалось и началось с начала. Они шли мне навстречу, еще совсем мальчишки: длинные ноги, серые свитера. Они разговаривали о чем-то и даже, помню, смеялись, но встретились со мной взглядом и замолчали, сначала один, а следом другой. Не пойму, как мне удалось пройти мимо них, чувствовать на себе их взгляды и даже не оглянуться. О, меня-то ведь не обманешь, но они еще об этом не знали.