«…Декабрь 1939. Для доклада на Коллегии Наркомздрава, в Москву вызывается профессор Абрам Львович Берлин, врач-микробиолог, заместитель директора Ставропольского <ошибка – нужно «саратовского» – Ю. Л.> научно-исследовательского противочумного института, заведующий лабораторией противочумной вакцины…
Перед отъездом профессор проводил опыты с противочумной вакциной EV и то ли не принял мер предосторожности, то ли поспешил, но в Москву приехал уже больным, с высокой температурой. Тут он остановился в гостинице «Националь». Несмотря на плохое самочувствие, профессор выступил на Коллегии с докладом, общался с коллегами и наркомом Здравоохранения Г. А. Митиревым. Вернувшись в гостиницу, Берлин почувствовал себя так плохо, что к нему срочно вызвали доктора… <Он> не очень внимательно отнёсся к больному и поставил диагноз: крупозное воспаление лёгких… Для лечения, <доктор> Россельс направил больного в ближайшую Новоекатерининскую больницу…
В приёмном покое больницы Берлина осмотрел дежурный врач Горелик… Горелик сразу заподозрил не воспаление лёгких, а лёгочную чуму. Анализы подтвердили страшный диагноз. Доктор сразу же потребовал изолировать себя самого и Берлина. Горелик до последнего часа оказывал возможную помощь умирающему, облегчая его страдания. Потом, когда остался один, писал письма…
[1123]…В это самое время власти предпринимали все возможные меры по локализации эпидемии – распространись она по Москве, последствия трудно было себе представить. Вся надежда была теперь на НКВД.
Надо сказать, что с этой непростой задачей: без поднятия паники в столице, изолирование всех, кто контактировал с Берлиным, т. е. персонал гостиницы, всех членов Коллегии Наркомздрава, даже наркома, чекисты справились исключительно успешно. Новоекатерининская больница была объявлена на военном положении. Подразделение войск НКВД установило у всех входов и выходов караулы, никого не впускавшие и не выпускавшие. Часовые стояли с винтовками, одетые в длинные до пят тулупы. …
Сам процесс изоляции, для сохранения тайны, проходил как «арест», слово «чума» не произносилось.
К умершему Берлину на вскрытие был вызван известный патологоанатом Яков Львович Рапопорт.
[1124]Работать пришлось в больничном изоляторе, у просмоленного гроба, куда был положен труп. Диагноз был ещё раз подтверждён.Доктор Россельс отделался лёгким испугом. Отправив Берлина в больницу, он сразу забыл о нём… Ночью к нему постучали. Двое сотрудников НКВД, предъявив дкументы, предложили следовать за ними. Никаких объяснений они не дали. Россельс, на прощание, постарался утешить жену как мог: он говорил, что произошло недоразумение, что он ни в чём не виноват. Жена собрала ему необходимые «там» вещи.
В Новоекатерининской больнице он был встречен профессором Лукомским, который и поведал удивлённому доктору о болезни Берлина. Россельс ожил и попросил разрешения позвонить жене.
Дрожащими руками доктор Россельс медленно поднёс трубку к уху. Услышав взволнованный голос жены, он, пытаясь справиться с охватившим его волнением, горячо заговорил:
– Не волнуйся, дорогая. Это я. Я звоню из Новоекатерининской больницы. Подозревают, что я мог заразиться чумой от больного. Поэтому не волнуйся, оказывается, ничего страшного, о чём мы с тобой думали – это только чума».
[1125]
