Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I

«трудно сказать точно, насколько Бор был посвящен в технические детали проекта. Считается, что не очень глубоко. Он был в Лос-Аламосе несколько раз, но понемногу, способствовал общему моральному климату, участвовал в дискуссиях. По словам Оппенгеймера, его единственным конкретным вкладом была помощь в работе над инициатором (небольшой источник нейтронов, дающий старт цепной реакции)».[160]

А ведь именно информация о нейтронном инициаторе, принципе его работы и конструкции – одна из важнейших в отчете Коваля. То, о чем мог рассказать, но умолчал Бор в ноябре 1945 г. в беседе с Терлецким, сообщил в Москву (в конечном счете, лично Курчатову!) в декабре 1945 г. Коваль! Удивительна эвереттическая синхронистичность этих двух событий – поездки Терлецкого и донесения Коваля.

Другие руководители подразделений Атомного проекта, ранее не знакомые с объемом и ценностью материалов отдела «С», на примере этого отчета могли увидеть масштаб и значимость материалов разведки.

Берия и Коваль

А какую роль отводил Берия в этой аппаратной интриге генералам Сазонову и Мешику? Первый был его помощником, и, если бы у Берии не было каких-то особых «видов» на его роль, он мог просто показать ему отчет Коваля и получить интересовавшие его комментарии в рабочем порядке, не обременяя ни себя, ни Сазонова письменным распоряжением. Вероятно, такой показ и беседа и произошли в период с 1 по 4 марта.

И здесь генерал Сазыкин, опытный бюрократ, бывший «в теме» атомных вопросов уже много лет (работал заместителем Судоплатова в отделе «С» с 27 сентября 1945 по 28 марта 1947 г.) мог вспомнить, что материалы по полонию и объекту в Дейтоне были получены от агента Дельмара в отделе «С» еще в декабре 1945 г. и феврале 1946 г.[161]

Вполне вероятно, что эти материалы, адресованные из ГРУ на имя Судоплатова, прошли именно через него. И, разумеется, они были переданы Курчатову.

Я думаю, что эта информация от Сазыкина вызвала желание Берии поближе познакомиться с источником столь важной для атомного проекта информации. И полагаю, что Берия вызвал Дельмара-Коваля для личной беседы.

Это чисто эвереттическое утверждение. В ходе моих бесед с родственниками Жоржа я специально спрашивал – как Жорж относился к Берии? Что говорили об этом «в семье»? За годы совместной жизни какие-то «проговорки», «намёки» и т. п. должны были создать какое-то впечатление по этому вопросу. Ведь, не вспомнив ничего конкретного, мои собеседники утверждали достаточно уверенно – Сталина Жорж не любил. Но вот о его отношении к Берии никто ничего вспомнить не мог – никаких даже намёков ни у кого в памяти не сохранилось.

Я отношу это «белое пятно» в семейной памяти к тому, что у «нашего Жоржа» в «нашей» ветви альтерверса были особые причины не обсуждать это историческое лицо. И, я думаю, именно потому, что у Жоржа были личные впечатления, которые он не мог, да и не хотел обсуждать. А молчать Жорж умел профессионально – никто и не мог догадаться, что скрывается за его молчанием.

Итак, в преддверии встречи с Ковалем или в ходе нее у Берии, вероятно, появился план еще одного мероприятия. Возникшая в ходе беседы «симпатия» Берии к профессионализму Коваля только укрепила его в целесообразности и вероятной успешности задуманного им оперативного мероприятия.

Жорж отчетливо понимал, что его опыт будет весьма полезен в советском атомном проекте и был готов (более того, думаю, что внутренне настроен!) продолжить работу на каком-то советском атомном объекте. Но работать он хотел в качестве технического специалиста. А у Берии, думаю, были другие планы его использования.

Конечно, вокруг Курчатова уже были «люди Берии», но они выполняли, главным образом, функции «ушей Берии» и вряд ли могли эффективно выполнять функции «мозгов», особенно в качестве контрразведчиков. А именно эта категория спецслужб по мере приближения СССР к статусу «ядерной державы» становилась всё более актуальной.

Если о советской атомной разведке в последнее время мы, пусть ничтожно мало, но, всё-таки, узнали что-то содержательное, то об атомной контрразведке в советском атомном проекте мы не знаем практически ничего.

То, что этим формально занимался П. А. Судоплатов одновременно с работой и по атомной разведке, и по диверсионным делам, вряд ли говорит о том, что это было признанием важности атомной контрразведки. Скорее, наоборот. Судоплатову «навесили» эту работу по «остаточному принципу» – в отсутствие профессионала по данной теме создать эффективную специальную структуру было просто невозможно. И взятое мною в кавычки выражение «атомный Смерш» только намечает тоненькую веточку альтерверса.