Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II

Это – не «надуманная страшилка». Общественное мнение в США после предательства Гузенко (1945) и суда над Розенбергами (1951) было резко антикоммунистическим. Как сказал известный публицист Л. Радзиховский, обсуждая условия ареста Розенбергов в своём изложении событий этого шпионского скандала,

«Когда их арестовали, это, естественно, вызвало в Америке огромный взрыв возмущения».[636]

Примечательно, что Радзиховский считает «естественным» возмущение американского общества – «кража секретов атомной бомбы» казалась тогда «простым американцам» непростительным предательством. То, что эта «кража», с прагматической точки зрения, была только «смутным подозрением», ставшим пропагандистским «вбросом» американских спецслужб в антикоммунистически настроенный социум, в высших военных и политических кругах США прекрасно осознавали.

Случись же процесс над Жоржем (это могло быть в 1946–1948 гг.), с пропагандистской точки зрения «двойным предателем» (сменил гражданство и украл секреты), он мог довести общественное мнение до истерии.

Но гораздо хуже было бы то, что американские военные и политики в этом случае точно узнали бы, что Жорж Коваль, профессиональный советский военный разведчик, действительно был в центре Манхэттенского проекта и передал в СССР такие материалы, которые существенно приблизили создание атомной бомбы в СССР. Это однозначно привело бы их к выводу – СССР на пороге вступления в «ядерный клуб».

Опасность такого развития событий осознавалась и в Москве. Вот что говорит об этом П. А. Судоплатов:

«Наши активные операции… совпали с началом холодной войны. Мы отдавали себе отчёт, что американская контрразведка подобралась довольно близко к нашим источникам информации и агентуре, обслуживающей их. Оперативная обстановка резко усложнилась. Когда был запущен наш первый реактор в 1946 году, Берия приказал прекратить все контакты с американскими источниками».

[637]

Иными словами, в этот момент Берия считал, что сохранение секретности уровня развития нашего атомного проекта гораздо важнее получения новой информации о состоянии американского проекта. По его мнению (разумеется, подтверждённому Курчатовым!), уже полученной информации было достаточно для скорого создания бомбы, а вот осознание американцами такой степени нашей готовности было смертельно опасным.

Военные аналитики США считали, что «гарантировано» поражение СССР в войне может быть нанесено только после 1952 года, когда у США будет 330 бомб[638] и, одновременно, думали, что к этому времени в СССР не будет ни одной.

Провал Жоржа заставил бы пересмотреть эту оценку. А тогда… Вот что сказал по этому поводу академик А. П. Александров, являвшийся одной из ведущих фигур нашего атомного проекта:

«Так что видно было, что они в 52-м шарахнут. <…> если бы американцы знали, что мы так близко подошли к осуществлению этой цели, знали бы, в каком масштабе у нас нарощены все эти усилия, то они бы тогда развязали войну немедленно. Малейшие сведения об этом, если бы они были достаточно достоверны, могли привести к развязыванию войны. <подчёркнуто мной – Ю. Л.> Они, видимо, следили, как только могли, но по всем их представлениям об уровне нашей техники они считали, что это немыслимо. Бывает такой самогипноз[639]

».[640]

В случае провала Дельмара сведения об уровне развёрнутости советского атомного проекта стали бы «достаточно достоверными» и никакого самогипноза у американских «ястребов» не было бы. И не было бы тормозов, чтобы удержать Трумэна от попытки немедленно прервать советскую атомную программу.

Так что провал Жоржа в 1946–1948 годах мог стать «спусковым крючком» Третьей Мировой атомной войны.