Вид из окна

Я попытался узнать, что гласит закон, в нарушении которого меня обвиняют; какой параграф какого раздела я нарушил, какое наказание меня ожидает.

Ответ был исчерпывающим:

– Вы нарушили «Кодекс чести», закон семь, статья два, – и оба полисмена застыли на месте в молчании, вытянув руки по швам; то ли отдавали дань уважения закону, то ли просто старались вспомнить содержание статьи.

– Э-э, извините, – побеспокоил я их, – а нельзя ли пояснить конкретнее.

– Слушайте, – сверкнул глазами старший, – если вы нарушили правила поведения в приличном обществе, если вы испачкали грязью полезное сообщение…

– Но ведь я ничего не пачкал грязью!

– Сделали непозволительную надпись.

– Что же в ней такого непозволительного?

– А вы считаете, что можно безнаказанно писать на объявлениях матерные выражения?

– Постойте. Я написал всего два слова, которые, в сущности, являются безобидным вопросом. Я это сделал в шутку. Судите сами, объявление несколько несуразно, в нём очень мало информации. Если папа ищет дочку, то и написать стоило подробно: возраст девочки…

– Двадцать лет, – рявкнул младший по чину полицейский.

– Цвет волос, – продолжил я.

– Тёмно-каштановый, – последовал очередной возглас.

– Рост? – строго спросил я, и полисмен, вытянув шею, словно автомат повторил заученную информацию.

– Сто семьдесят.

– Вы её встречали? – спросил старший.

– Нет.

– Зачем писали это? – он указал в сторону тумбы.

– Я же объясняю – пошутил.

– Это смешно?

Таким вопросом полицейский поставил меня в тупик. Вопрос неожиданный и прямой. Что можно на это ответить, если я сам не знаю, какого чёрта мне взбрело в голову писать эту ерунду.

– Поймите, тут дело не в каком-то особом юморе, здесь нормальная, естественная для любого человека логическая последовательность. Вот я иду, читаю вопрос «Где ты?». И мне интересно узнать, а что это, собственно, как это понять? Это объявление, это плакат, это реклама, – вот я и спрашиваю.

Полицейский меня не понял. И это меня совсем не удивляло, так как я сам себя не понимал. Этот город, эта странная улица, полицейские, моя беседа с ними, вопросы и ответы – всё было таким настоящим, таким осязаемым, что в итоге появлялись сомнения в реальности моего родного мира. Стало казаться, что я живу здесь, в Гвинсиле, вникаю в его проблемы, задумываюсь о поисках великовозрастной девахи, стараюсь оправдать себя в глазах этих придурковатых полисменов; а мой мир, в котором остались привычные вещи, улицы, имена, – ушёл в сон, в туман, куда-то на задний план, Гвинсил заслонил его собой.

*

Они меня арестовали. Дело в том, что я действительно написал выражение, которое и в нашем мире, и здесь, в Гвинсиле, принято считать нецензурным. Как у меня это получилось, сказать не могу. Когда я рискнул, доказывая свою правоту, прочесть свою надпись вслух, то вместо безобидного вопроса увидел такое сочетание слов, какое обычно я не произношу. Я вообще редко использую подобные выражения в своей речи, а если стал бы это писать, оформил бы всё несколько грамотнее. «Еби ё мать», – такая надпись красовалась на том самом месте, где я недавно царапал свой вопрос «Что это?».

– Вы и теперь будете с нами спорить? – ухмылялся всей своей гнусной рожей полисмен.

Опять моя программа даёт сбой, опять я сталкиваюсь с очередной загадкой города Гвинсила, мне снова становится интересно.

– И что же меня за это ждёт, штраф?

Оказалось, полицейские не штрафуют – они только арестовывают. Решение о наказании преступников выносится либо в участке, либо в управлении, либо в суде. И меня повели в участок. Сказать «повели», будет не совсем справедливо, ибо меня не вели, а провожали.

Должен отметить вежливость и корректность гвинсильских полицейских. Они следовали за мной на почтительном расстоянии, время от времени подсказывали правильный путь.

– Здесь налево, – сказал старший.

Я свернул.

– Граница районов, – добавил он.

– Ну и что? – спросил я.

– Ничего, только мы сейчас в Исме, наш участок тоже в Исме, но пройти к нему ближе через два квартала Сомбура.

На моих глазах полицейские сменили внешность. У старшего быстро выросли усы, а второй стал как-то полнее, шире в плечах и выше ростом. У обоих сменились нашивки на рукавах.

– Что это с вами?

– Входим в соседний район, меняем форму, – пояснил старший.

– Тут сержантам положены усы, – с некоторой завистью прибавил его подчинённый.

Мы входили в так называемый Сомбур. Райончик явно беднее предыдущего. Странно, что в Гвинсиле существует такое. В городе мечты – и вдруг такая приземлённость.

– Изнанка жизни, – сказал я в задумчивости.

– Не разговаривать! – строго прикрикнул усатый сержант.

Я всё никак не мог привыкнуть к его новому виду.

Изменились и характеры полицейских, и даже их манера обращения со мной, – теперь они держали меня за руки и слегка подталкивали вперёд при каждом шаге.

Мы прошли два квартала, миновали границу районов и снова оказались в Исме. Всё вернулось на свои места: усы у сержанта исчезли, второй полисмен изменился в комплекции, вернувшись к прежнему виду; руки мои отпустили. Мне указали на тёмно-красную дверь двухэтажного кирпичного здания. Я вошёл.