Вид с больничной койки

Чуть до драки не дошло! После того еще года два собачились. Не выдержали, подали на развод. Семнадцать лет тянули лямку порознь: она ничья и он ничей. И все же внутренний какой-то нерв, тонюсенькая ниточка связывала неприкаянные сердца. По событийным дням и праздникам перезванивались. Встречались в кафе, раз даже в ресторане. На какой-то ее юбилей кавалер явился с метровым букетищем чайных роз. Пришлось чудака домой тащить… Однако ничего особенного меж бывшими супругами в ту ночь не произошло. Впрочем, след свой Павел оставил: привел в порядок всю сантехнику. Рукастый черт! А счастья вот не было. До седых волос мыкался по общагам. Даже бомжевал. Фортуна сдуру улыбнулась: взяли бедолагу в солидную транспортную компанию дальнобойщиком. Колесил по СНГ. Пару раз гонял фуру в Польшу. Обратным рейсом из Лодзи в Череповец подхватил грипп. Еле-еле до Тихвина дотянул. Здесь госпитализировали. Рейс продолжил желторотый напарник.

Ямщик двадцатого века ден десять на больничной койке маялся-томился. Грипп дал осложнение, вышла двусторонняя пневмония. Она болящего и задушила. Из-за него у персонала возникли проблемы: покойник оказался невостребованным. Несколько месяцев коченел в морозилке морга, пока…

Иной раз по неделям не заглядывала Марина Петровна в почтовый ящик, а тут словно кто-то под руку толкнул… В ячейке оказалось казенное письмо. Да бестолковое. Несколько раз безотрывно читала и перечитывала писульку. Наконец догадалась: Павел помер. И ей (вроде б как законной жене) надлежало забрать тело для «дальнейших соответствующих действий». Последняя фраза вывела бабу из себя: «Бюрократы проклятые! Испохабили, вытрясли душу из родного языка. Один только мат-перемат год от года крепчает».

Колом стоял в голове вопрос: почему именно ей выпала нелепая участь хоронить чужого мужика. Мало ль с кем она, прости Господи, спала… Что ж теперь ей всех своих полюбовников на тот свет провожать. Наконец явилось бабское благоразумие. Взяла за свой счет отгул, стала с книжки последние деньжата и поехала и черту на кулички, в какой-то Тихвин.

На месте все вопросы распрямились. В паспорте покойника Шумилова значилась как евонная супружница. Значит, все прошлые семнадцать лет Павел вроде бы состоял в браке. Значит, ближе, чем она, у бедняги никого на белом свете и не было. Как был детдомовский круглый сирота, таковым до последнего вздоха и остался. Возможно, даже считал ее, Марину, своей женой невенчанной. Да ежели и в ее душе хорошенько поворошить, где-то на донышке светилось чувство к непутевому шалопаю.

По возвращении в Москву Антигона с «Шарика», придя в себя, пустилась на розыски АТК, где работал Павел. Исколесила всю столицу и ближайшее Подмосковье. До министерства транспорта дошла. Косоглазые чиновники долго голову морочили. На третий заход выдали государственную тайну: искомая фирма обанкротилась и самоликвидировалась. Ее «иммитеты» перешли в собственность офшорного (язык сломаешь!) банка «Интернейшл Кур-Ку-Ли». За доплату сообщили местонахождение оной: Каймановы острова, что северо-западнее Полинезии. По-русски это называется «Ищи, баба, ветра в поле».

Вот когда в душе Шумиловой что-то сдвинулось или вообще перевернулось. А тут и на ГПЗ своя колгота началась. Какие-то гады надоумили людей сыграть на ценных бумагах. Откуда-то возникли длинноносые брокеры: за одну заводскую акцию давали пятьсот рублей. Немного погодя ставку удвоили. Натуральное казино при своем предприятии! Люди оборзели. Дежурили у подъезда спозаранку. Дня не хватало, с ночи очередь занимали, как бывало в войну за хлебом. Для удобства страждущих профком открыл два дополнительных приемных пункта.

Когда первая волна схлынула, скупщики цену надбавили: за одну бумагу давали по полторы тысячи. Тут уж Марина Петровна не выдержала. В обед опрометью побежала домой, дрожащими руками извлекла из шкатулки голубые квиточки. Одну вернула на место. Остальные сунула в сумочку и понеслась как угорелая в очередь.

Нормировщица Соня из цеха мелких серий заметила Марину Петровну из окна, стала делать знаки. Чужие тоже кричали: «Пустите Шумилову, она здесь стояла!» Силой протащили сквозь строй к нужному столу в последний момент…

Все, отоварилась! Держала за пазухой, под лифчиком, семь с половиной тысяч. Ровно столько, сколько потратила на поездку в печальный город Тихвин.

4

В последний год матушка совсем сдала. С сестрой была договоренность: в случае чего чтобы отбила по телеграфу одно-единственное слово.

Добираться в Лебяжье даже по хорошей погоде — в двое суток не уложиться: три пересадки на трех видах транспорта. Так что некую сумму Марина Петровна всегда держала в наличке. Да не удержала: дурные деньги уходили, как вода сквозь пальцы. К тому еще и досада примешалась. На заводской территории появились объявления: «За одну акцию даем 1500!». Большинство впало в транс. Счастливчики же ходили с загадочным видом, с ухмылочкой на устах.